Плексус - Генри Миллер

- Он не испанец, а кубинец.

- Один черт.

- Нет, не один, Вэл. Рикардо сам мне говорил. Он презирает кубинцев.

- Ладно, все равно. Он понравился бы мне, даже будь он турком.

- Может, вас познакомить? - неожиданно предложила Мона. - Хочешь?

Я немного подумал, прежде чем ответить.

- Лучше, пожалуй, не стоит, - сказал я. - Тебе не удастся дурачить такого человека. Он не Кромвель. Кроме того, даже Кромвель не дурак, как ты считаешь.

- Я никогда не говорила, что он дурак!

- Но пыталась убедить меня в этом, не станешь же ты отрицать.

- Ну, ты знаешь, зачем я это делала. - Она улыбнулась, как сирена.

- Слушай, сестренка. Тебе и говорить ничего не надо, я тебя и твои хитрости давно раскусил.

- У тебя развитое воображение, Вэл. Поэтому я иногда многого тебе не рассказываю. Знаю, как ты умеешь сам все домыслить.

- Но ты должна признать, что я исхожу из реального факта!

Опять улыбка сирены.

Она чем-то занялась и отвернулась, чтобы скрыть выражение своего лица.

Повисла приятная пауза. Потом, сам не зная зачем, я ляпнул:

- Думаю, женщины вынуждены лгать… такова их природа. Мужчины, конечно, тоже лгут, но совсем по-другому. Такое впечатление, что женщины невероятно боятся правды. Знаешь, если б ты перестала лгать, перестала играть со мной в эти дурацкие никчемные игры, я бы решил…

Я заметил, что она перестала изображать занятость. Может быть, она действительно слушает, подумалось мне. Я видел ее лицо только сбоку. Оно выражало напряженное ожидание и настороженность. Как у животного.

- Думаю, я сделал бы все, чего бы ты ни попросила. Наверное, даже уступил тебя другому мужчине, если бы ты этого захотела.

Мои неожиданные слова вызвали у нее огромное облегчение, так мне показалось. Не знаю, чего она боялась услышать. Но у нее словно груз свалился с плеч. Она подошла ко мне - я сидел на краю постели - и опустилась рядом. Положила руку на мою ладонь. Ее глаза светились любовью.

- Вэл, - заговорила она, - ты знаешь, я никогда такого не захочу. Как ты можешь говорить подобное? Может, я когда и выдумываю что-то, но только не обманываю. Я не смогла бы скрыть от тебя что-нибудь важное. Это причинило бы мне слишком сильную боль. А эти мелочи… эти выдумки… просто чтобы не огорчать тебя. Бывают иногда ситуации до того отвратительные, что, чувствую, даже рассказать тебе о них - значит запачкать тебя. Со мной всякое случается, но меня это не трогает. Я натура крепкая, грубая. И знаю, что представляет собой этот мир. Ты - нет. Ты мечтатель. Идеалист. Ты не знаешь и никогда не сможешь себе представить, а тем более поверить, насколько злы люди. Ты - чистая душа, вот что. Именно это имел в виду Клод, когда говорил, что ты один из немногих. Рикардо - еще одна чистая душа. Таких, как ты и Рикардо, не следует вмешивать во всякую дрянь. Со мной то и дело случаются подобные вещи, потому что я не боюсь оказаться запачканной. Я - человек приземленный. С тобой я становлюсь другим человеком. Хочу быть такой, какой ты хочешь меня видеть. Но я никогда не смогу быть такой, как ты, никогда.

- Интересно, - сказал я, - что бы подумали люди, люди вроде Кронского, О'Мары, Ульриха, например, услышь они твои речи.

- Не имеет значения, Вэл, что думают другие. Я знаю тебя. Знаю лучше, чем любой из всех твоих друзей, не важно, как давно они знакомы с тобой. Я знаю, какая нежная у тебя душа. Ты самый добрый человек на свете.

- Я уже начинаю чувствовать, какой я мягкий и деликатный.

- Ты не деликатный, - сказала она с чувством. - Ты человек тяжелый, как все художники. Но когда речь заходит о жизни, я имею в виду, когда сталкиваешься с жизнью, ты просто ребенок. Мир - это сплошная мерзость. Ты, конечно, живешь в этом мире, но ты не принадлежишь ему. Ты живешь как зачарованный. От мерзости ты защищаешься тем, что превращаешь ее во что-то красивое.

- Ты говоришь так, словно знаешь меня как свои пять пальцев.

Ведь права, разве не так? Ты же не можешь этого отрицать?

Она нежно обняла меня и потерлась щекой о мою щеку.

- О Вэл, может быть, я не та женщина, какой ты заслуживаешь, но я знаю тебя. И чем больше я тебя узнаю, тем крепче люблю. В последнее время мне так не хватало тебя. Вот почему для меня так важно иметь подругу. Без тебя мне было по-настоящему плохо.

- Ладно. Но мы становимся похожи на избалованных детей, ты это понимаешь? Ждем, чтобы нам все преподнесли на блюдечке.

- Только не я! - воскликнула она. - Но я хочу, чтобы ты получил все, чего так страстно желаешь. Я хочу, чтобы ты ни в чем не нуждался. И мог делать все, о чем мечтаешь. Тебя нельзя избаловать. Ты берешь только то, что тебе необходимо, и не больше.

- Это правда, - сказал я, тронутый ее неожиданной проницательностью. - Не многие это понимают. Помню, как взъелись мои родители, когда, придя однажды из церкви, я с энтузиазмом заявил, что я - христианский социалист. В то утро я слышал шахтера, который говорил, взобравшись на кафедру проповедника, и его слова сделали свое дело. Он называл себя христианским социалистом. Я тут же обратился в его веру. Как бы то ни было, все кончилось обычным вздором… Мои твердили, что социалисты занимаются только тем, что швыряют направо и налево чужие деньги. «И что в этом плохого?» - спросил я. А в ответ услышал: «Вот начнешь сам зарабатывать, тогда и поговорим!» Такой довод показался мне неубедительным. Какая разница, спрашивал я себя, зарабатываю я или нет? Главное, что все блага мира распределялись несправедливо. Я был не прочь есть меньше, ограничивать себя во всем, если это поможет неимущим жить лучше. Мне тогда пришло на ум: как, в сущности, мало нужно человеку. Если у тебя есть необходимое, тебе не нужны сокровища… Так о чем это я? Ах да! О том, чтобы иметь лишь самое необходимое… Конечно, мне очень многого хочется. Но я могу обходиться и малым. Хотя я, как ты знаешь, часто говорю о еде, по сути, мне мало надо. Лишь бы не ощущать голод, вот что я имею в виду. Это ведь естественно, ты так не думаешь?

- Ну конечно, конечно!

- Вот почему мне не нужно все то, что, как ты, похоже, считаешь, сделает меня счастливым или поможет работать плодотворнее. Нам нет надобности жить так, как мы до сих пор жили. Я уступил в угоду тебе. Безусловно, это было замечательно. Рождество тоже замечательно. Но оно проходит. Больше всего мне не нравится, что мы постоянно занимаем и просим, живем за чужой счет, как паразиты. Уверен, тебя это тоже не особо радует. Так зачем мы дурачим друг друга? Почему не перестанем это делать?

- Но я уже перестала!

- Ты перестала делать это ради меня, но теперь делаешь это ради твоей подруги Анастасии. Не лги мне. Я знаю, что говорю.

- Это разные вещи, Вэл. Она не умеет зарабатывать деньги. Она еще больше ребенок, чем ты.

- Но ты лишь помогаешь ей оставаться ребенком, выручая таким способом. Я не говорю, что она присосалась к тебе как пиявка. Я только говорю, что ты чего-то ее лишаешь. Почему она не продает свои куклы, или картины, или скульптуры?