Нечестивый Консульт - Р. Скотт Бэккер

* * *

Святой Аспект-Император что-то говорит с чёрного помоста…

Проходя мимо коленопреклонённых людей, Мимара иногда спотыкается об их спины, но продолжает продвигаться вперёд, не давая себе труда даже взглянуть на них, не говоря уж об извинениях.

Они не имеют значения.

Наконец её босые ноги пересекают черту, за которую ни одна душа не смеет ступать… не считая её саму. Она не может сделать ни вдоха. Жар охватывает её от макушки до кончиков пальцев, струясь, словно льющаяся потоком вода. Чья-то рука хватает её за локоть, пытаясь оттянуть назад, но взор её неотрывен и столь же неумолим, как и солнце…

И посему вместо этого старый волшебник ковыляет рядом с нею, глядя на Аспект-Императора, хмуро взирающего на них сверху…

На Мир опускается тишина.

– Мим…

– Акка… – отвечает она, всё так же рассматривая лучащийся золотом лик Анасуримбора Келлхуса.

Рыдания пронизывают её, превращая кости в вервия. Старый волшебник подхватывает её, помогая устоять на ногах, и разворачивает к себе, хотя взгляд её по-прежнему не отрывается от отчима.

Собравшиеся народы, могущественнейшие из Сынов Бивня удивлённо взирают.

– Он говорил правду, Мим… – бормочет Акхеймион, в изумлении вцепляясь пальцами в свою нечёсаную шевелюру отшельника. Он хихикает с недоверчивой радостью, а затем кричит: – Консульт уничтожен!

Нестройные возгласы торжества вырываются из рядов воинов и адептов Кругораспятия. Заудуньяни, толпящиеся тридцатью локтями выше на груде развалин Высокой Суоль и вдоль выступа Струпа, издают вопль торжества.

– Нет… – говорит она.

Но Воинство Воинств уже охватывает безумный восторг, понуждающий все эти неистовствующие тысячи упасть на колени, рыдая и простирая руки к образу их Господина и Пророка, их непобедимого Святого Аспект-Императора.

– Неееееет!

Акхеймион хватает её за руку, его румянец сменяется бледностью.

– Мимара?

– Как ты не видишь? – визжит она. – Смотри!

В голосе её звучит ошеломление столь исступленное, что оно цепляет всякую душу, его слышащую. Ликование затухает, сменяясь множеством растерянных взоров. Акхеймион же разевает рот так широко, что кажется, будто у него напрочь отсутствуют зубы.

Наисвятейший Аспект-Император стоит, осиянный солнцем нового дня. И нового Мира. Он снисходительно кивает.

– Дочь? – произносит он с улыбкой на лице.

* * *

Она моргает и снова моргает, но он по-прежнему остаётся на месте… поблёскивая, словно жук-скарабей…

– Что там? – спрашивает Анасуримбор Келлхус, хотя его нигде и не видно. – Что беспокоит тебя, Мимара?

Чёрный, мерцающий в сиянии солнца саркофаг, парящий на том самом месте, где стоит её облачённый в сияющие белые одеяния отчим…

Его львиный образ одаряет её улыбкой…

Прощая…

И изрекая…

– Скажи мне…

Воздетый Рог стонет под натиском немыслимой мощи. Первые порывы ветра сливаются в огромный, леденящий вихрь.

– Что ты видишь?

Шлейфы пыли, взметаясь, несутся по Шигогли.

Старого волшебника сотрясает такая дрожь, что её ладонь выскальзывает из его руки.

– ЧТО Я ЕСТЬ?

Ранняя осень, 20 Год Новой Империи (4132, Год Бивня), Голготтерат

Шёпот небытия всякий раз обманывает время, сжимая в краткий миг забвение послеполуденного сна или же, напротив, бесконечно растягивая мгновения утренней дремоты. Маловеби очнулся от забытья, подобного смерти. Ему казалось, что прошло уже несколько страж… или несколько дней… или же вовсе промчались года. Хотя на самом деле едва минуло несколько мгновений.

Он по-прежнему висел, привязанный за волосы к воинскому поясу. И по-прежнему видел в мерцающем соггоманте отражение своей безумной тюрьмы – яйцевидные пятна декапитантов у бедра…

Статуи?

Возвышающейся на фоне непроглядного мрака. Украшенной уложенной на древний манер бородой. Несущей на плечах голову, не имеющую шлема и обладающую заплетёнными на затылке волосами. Статуи, облачённой в белые одеяния…

Соляного столпа, что был Аспект-Императором.

Анасуримбором Келлхусом.

* * *

Пришло чувство… чувство вновь наступивших Лет Колыбели. Чувство неведомое людям со времён Ранней Древности – с горьких и мучительных времён Апокалипсиса.

Это чувство было единым для всех душ во всех уголках этого мира, будь то рисовые поля южного Зеума, равнины Инвиши, напоённые влагой и изрезанные оросительными каналами, или же вздымающиеся башни Аттремпа. Как пребывающие в одиночестве, так и толпящиеся тысячными скопищами, люди вдруг резко вздрогнули… а затем обратили взоры к северному горизонту. Женщины подхватывали на руки плачущих детей. Жрецы обрывали бормотания и трясущимися руками тянулись к своим идолам. У всех и каждого прерывалось дыхание, отнимался язык. И всякую душу охватывало это чувство…

Подобное чувству падения.

Нечто вроде ощущения, что Мир с чьим-то могучим вдохом оставила сама его сущность.

Никто, во всяком случае поначалу, не сопоставлял это чувство с рассказами о разразившемся в древности катаклизме. Некоторые даже удивлённо смеялись, поражаясь ощущению ужаса, не имеющего явного источника, кроме направления, с неистовой силой привлекающего к себе все до единого взоры. И лишь когда раздались первые визгливые вопли рожениц, люди осознали сущность того, что позже назовут Предвестием, и тотчас поняли, с чем имеют дело, – во всяком случае в тех странах, где Священные Саги почитались за Святые Писания. Для верующих Трёх Морей Предвестие являлось самой сущностью ужаса – тем, что матери и жёны чаще всего поминали в своих пылких молитвах, заклиная богов, чтобы Мир минула чаша сия.

И тогда плач и вой объяли великие цивилизации Юга – стенания верных, убедившихся в реальности катастрофы, и уныние неверующих, переживших сразу два сокрушительных удара. Семьи собирались на крышах домов, дабы явить свою скорбь. Буйные толпы громили храмы, как малые, так и великие – настолько отчаялись души, вдруг взалкавшие мольбы и покаяния. Сумнийская Хагерна, ранее уже поддавшаяся крушащему саму землю гневу Момаса, была подожжена и теперь пылала, воздвигаясь над вечно жаждушим городом погребальным костром. Безумие выплеснулось на улицы и переулки, наполнив города воплями, что всякое сердце уже и без того прокричало: Предвестие! Сейен милостивый, Предвестие явилось нам!