Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

на такие пары слов, которые ни в каких иных формах не допускают более точных созвучий; для зрелого Блока, Ахматовой, Маяковского возможны уже и рифмы шепчет — крепче, стужа — ужас и проч. Этим самым сделан решающий шаг: словарь рифмующей лексики русского языка резко расширяется, включая такие слова, как шепчет, ужас, Теодорих и проч., ранее не имевшие рифм.

7

В этом постепенном движении от точной рифмы к неточной были свои отстающие и свои опережающие. Были предшественники и у рифмы Блока, правда менее многочисленные, чем у рифмы Лермонтова или А. К. Толстого. Единичные рифмы типа Т-П мелькают (как оплошности) среди неточных рифм с самого конца XVIII века: у Державина встречаем потомки — Потемкин, у Гнедича небо — Фебом, у Бенедиктова благосклонным — тоны, у Огарева безмятежный — нежным, у Щербины движеньях — песнопенья, у А. К. Толстого наше — Тимашев, у В. Соловьева обидно — постыдном. Все это, повторяем, единичные обмолвки; но два имени в этом ряду следует выделить.

Первое — это Ап. Григорьев: у него мы находим 4 неточные женские рифмы, и все они имеют строение Т-П: вечер — свечи, вечер — речи, попранным — обетованно, участьем — счастье. Второе — это Плещеев: у него мы находим 24 неточные женские рифмы, из них 21 — «раннеблоковского» типа серебристый — чистым, сияньем — дыханье, безмерно — лицемерных, это — поэтам и проч. На общем фоне точных рифм Ап. Григорьева его неточные рифмы едва заметны (0,4 %), но на общем фоне рифм Плещеева неточные уже достаточно обращают на себя внимание (6,2 % ранних рифм, 2,6 % поздних рифм — больше, чем у молодого Блока!). Что значил для Блока Ап. Григорьев, мы знаем, и что его вечер — речи, вечер — свечи были замечены Блоком, мы можем быть уверены (григорьевское четверостишие «В зимний вечер, в душный вечер… Да и вечер нужен нам, Чтоб без мысли и без речи Верный счет вести часам» отразилось у Блока не только рифмовкой, но и словесной формулой: «Она без мысли и без речи На том смеется берегу», отсюда, как известно, перешедшей в «Первое свидание» А. Белого). Что Плещеев для Блока значил больше, чем обычно думается, мы можем теперь тоже предполагать с большой вероятностью.

Как неточные рифмы ХХ века типа Т-П имели неожиданного предшественника в Плещееве, так неточные рифмы типа М-Т (брюсовские Висби — погибли, блоковские вечер — ветер) имели неожиданного предшественника в Никитине с его коварство — тиранства, старость — радость, приголубит — забудет, горько — только и проч.: среди неточных рифм Никитина 89 % принадлежат к типу М-Т, а общая доля никитинских неточных рифм среди всех женских — 11,2 %, т. е. больше, чем и у Блока, и у Брюсова, и у кого бы то ни было из поэтов от Державина до Северянина. Но прослеживать традицию разработки этих рифм, от Никитина восходящую к поэтам-романтикам, Державину и практике народного стиха, здесь неуместно: для Блока этот тип рифмы, как сказано, нехарактерен.

8

Остается еще один вопрос из числа поставленных в начале: какова была дальнейшая судьба двух типов неточной женской рифмы, разработанных в начале ХХ века, — «блоковского» типа Т-П и «брюсовского» типа М-Т? Обычно от «блоковской» рифмы проводится прямая традиция к рифме Ахматовой и Маяковского и делается вывод, что именно здесь лежит магистральный путь развития рифмы ХХ века. Подсчеты показывают, однако, что это мнение требует оговорок. Блоковская сосредоточенность на рифмах типа Т-П действительно находит отголосок у Ахматовой и особенно у Маяковского, но не далее: у всех остальных обследованных поэтов доля этого типа ниже, чем у Блока. У Пастернака и Есенина он еще преобладает над брюсовским типом М-Т, у Асеева и Сельвинского уже сравнивается с ним, у Евтушенко и Вознесенского решительно уступает ему. Кажется, будто, поколебавшись несколько десятилетий между двумя наметившимися путями, неточная рифма отдает наконец предпочтение брюсовскому типу. До некоторой степени это не что иное, как возвращение к истокам: в народной рифме (пословицы XVII века в изд. П. Симони) безраздельно господствует именно тот тип неточной рифмы М-Т, который мы назвали «брюсовским» (Кашира — обшила, Клим — клин). Но насколько можно говорить о сознательной ориентации советских поэтов на народную рифму — это еще неясно и требует более подробного исследования.

9

И еще в одном отношении мы находим связи между рифмой Блока (на этот раз — также и рифмой раннего Брюсова) и рифмой позднейших поэтов. Речь идет о «богатстве» рифмы (о ее «левизне», по терминологии Брюсова), т. е. о ее оснащенности совпадающими опорными предударными звуками. Как известно, у Маяковского, Пастернака и позднейших поэтов эти опорные звуки становятся почти непременными элементами рифмы: точность совпадения предударных звуков как бы компенсирует неточность совпадения послеударных звуков. Так, у Маяковского на 100 рифм приходится в среднем 107,5 тождественных опорных звуков (по «Войне и миру»): почти каждая рифма снабжена опорным созвучием. И Блок, и ранний Брюсов еще очень далеки от подобных показателей.

История «левизны русской рифмы» своеобразна и еще только начинает исследоваться (подсчеты в этой области впервые были плодотворно применены Д. Уортом[162]). Подсчитанные нами показатели «богатства» рифм (среднее число опорных звуков на 100 строк) для Блока приведены в таблице 5. Общую же картину употребления опорных звуков в русской поэзии мы помним по статье «Эволюция русской рифмы». В XVIII веке Сумароков и его ученики явственно заботятся об обилии опорных, несомненно, следуя французской традиции в разработке рифмы (Ломоносов, опирающийся на немецкую традицию, этой заботе чужд). У Сумарокова, Хераскова, Василия Майкова на 100 рифм приходится до 50–60 тождественных опорных звуков; у Богдановича, Княжнина и др. этот показатель снижается до 20–40. Затем державинское потрясение основ русской рифмы разом обрывает эту традицию — в XIX веке от Батюшкова и до Фофанова показатель «левизны рифмы» стойко колеблется в низких пределах: 13–20 на 100 (вероятно, это естественный языковый уровень подобных созвучий). Большинство символистов, в том числе и Блок, держатся в тех же рамках. Предшественниками «левизны» Маяковского и Пастернака были другие поэты, достаточно неожиданные: Анненский, Вяч. Иванов, Кузмин с С. Соловьевым (ученики Вяч. Иванова), Северянин; Блок к этой подготовке «новой рифмы» отношения не имел. Это, конечно, не значит, будто Блок был безразличен к выразительному эффекту «богатой рифмы» — достаточно вспомнить эффектное нанизывание рифм на — чами в «Май жестокий с белыми ночами…» или чередование рифм текла — мгла — стекла — игла в «Гимне» 1904 года.

Таблица 5. Опорные звуки в рифме Блока (на 100 рифм)

Мы