Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
Да, похоже, Карл не ошибся, когда предположил, что лабиринт был построен не три и даже не четыре сотни лет назад. Во всяком случае, зал, оставшийся за его спиной, и огромное, но невидимое пока пространство, которое он улавливал во тьме перед собой, были созданы за много столетий до того, как на вершине утеса воздвигся величественный замок Мертвого Волшебника.
Карл сделал шаг вперед, украв у тьмы еще один крошечный кусочек многоцветной – с преобладанием золота и кобальта – мозаики, и еще один шаг, попутно закрывая за собой впустившую его сюда дверь. Створки сомкнулись за спиной, издав короткий, моментально растворившийся в царящей здесь тишине звук. Даже факел, как заметил сейчас Карл, горел почти бесшумно. Эта тьма поглощала не только свет, но и звуки, и даже, пожалуй, запахи.
«Жизнь… ее проявления…»
Закрыв дверь, Карл отделил себя не только от Деборы и Валерии, но, возможно, и от полнящегося жизнью мира ойкумены, оставшись один на один с особого рода тьмой, в которую был погружен зал, определить размеры и форму которого не представлялось возможным. Впрочем, воображение Карла, которое по самой своей природе не могло оставаться в бездействии, тут же нарисовало перед внутренним взором огромное, круглое, как барабан, помещение с купольным потолком и, как обычно, не ошиблось. Прошло совсем немного времени, и вокруг Карла начал возникать свет. Это трудно было бы описать словами, потому что рождение этого света в этой тьме не походило на восход солнца или луны, или на то, как вспыхивает пропитанный маслом фитиль светильника. Сначала это был как бы и не свет вовсе, а лишь намек на него, какое-то невнятное мерцание, возникавшее то тут, то там в окружающей тьме. Однако уже через несколько мгновений засветился, плавно набирая силу, сам воздух, которым дышал сейчас Карл. Еще несколько ударов сердца, один глубокий ровный вздох, и тьма исчезла, уступив место холодному, чуть мерцающему свету, каким тот иногда бывает в пасмурный зимний день над скованной льдом рекой. Но каким бы он ни был, это был свет, и в его присутствии перед Карлом открылся огромный круглый зал. В центре, прямо напротив дверей, через которые вошел Карл, на низком массивном постаменте из тщательно обработанного бурого, как запекшаяся кровь, гранита стояли, закрывая перспективу, две женские фигуры – белая и черная. Высокие, никак не меньше, чем в полтора человеческих роста изваяния поражали выдающейся техникой работы с камнем. Женщины, одетые в одинаковые плащи с капюшонами, стояли к Карлу боком, обратившись друг к другу лицами. Вот только капюшоны, наброшенные на их головы, оставляли видимыми лишь подбородки, глядя на которые, Карл вдруг подумал, что женская природа этих фигур неочевидна. Плащи скрадывали естественные очертания человеческих тел так, что по здравом размышлении, трудно было с уверенностью сказать – женщины это или мужчины, и люди ли вообще. Но с другой стороны, Карл не сомневался, что перед ним именно женщины. Он просто знал. Здесь, в этом месте, знание было растворено в самом воздухе. Правила и определения существовали сами по себе, как цвет и форма, получая воплощение с каждым сделанным вдохом. Как ранее, Карл узнал, что, войдя в зал, должен затворить за собой дверь, так и теперь понял, что видит именно женские фигуры.
Белый мрамор и черный базальт, и сила бессмертного искусства, заставляющая забыть, что перед тобой не живые существа, а каменные статуи. Карл с трудом оторвал глаза от похожих одна на другую, как объект и его зеркальное отражение, фигур и бегло осмотрел пространство вокруг себя.
Как и предыдущий, зал этот был совершенно пуст, если не считать, конечно, двух застывших в его центре каменных изваяний. Мозаичный пол, купольный потолок, черный, как ночное небо, беломраморные граненые колонны, поставленные метрах в трех от стен, так что образовывали как бы две полукруглые колоннады – две половинки разорванного круга.
«Круг? Кольцо?»
Белые, как снег, колонны, бурый, как запекшаяся кровь, полированный гранит. Странное сочетание цветов, непривычные пропорции. Карл, уже готовый вернуться к изучению скульптур, увидел вдруг на стене слева каменную резную раму, отчего-то вызвавшую в воображении мгновенный образ окна, хотя «окно» это никуда не открывалось. За рамой находилась глухая стена. Интуитивно, он повернул голову направо и там, между колонн, увидел точно такое же «окно», которое никаким окном, разумеется, не являлось. Противоречие между впечатлением и реальностью заставило Карла насторожиться, он прищурился, вглядываясь в эту странную деталь декора, но в следующее мгновение уже стало не до нее.
Шевельнулись в ножнах Убивец и Синистра, сгустился и зазвенел, как натянутая на бубен кожа, воздух. Кольнуло в виски, и зал будто двинулся по кругу, тяжело, словно мельничный жернов, поворачиваясь, но не вместе с Карлом, а вокруг него. И почти тотчас раздался низкий протяжный гул, как если бы вздохнула и тоскливо застонала сама гора. Постамент, казавшийся монолитным, вдруг разошелся, и женские фигуры – белая и черная – медленно разъехались в стороны, открывая перед Карлом проход к дальней стене зала. Там в конце выложенной черными базальтовыми плитами дорожки, рассекавшей многоцветное великолепие мозаичного пола, стояла резная каменная арка. Однако если эти врата куда-нибудь и вели, пройти сквозь них не представлялось возможным, точно так же, как невозможно было заглянуть в обнаруженные им ранее «окна». Вместо ожидаемых створок в изысканную раму, как огромный изумруд в площадку перстня, была врезана циклопическая плита из полированного зеленого камня. Возможно, это был какой-то редкий сорт малахита. Рассмотреть его в призрачном, мерцающем свете, наполнявшем зал, Карл не мог, а подойти ближе не захотел.
Прямая, как стрела, аспидно-черная «тропа», начинавшаяся у самых его ног, манила вступить на нее и идти дальше, «обещая», между прочим, и то, что врата перед ним все-таки раскроются. Карл не сомневался, такие «обещания» просто так не даются, и путь откроется, если он ступит на предложенную ему дорогу. Вот только потребность идти дальше была настолько велика, стремительно обретая силу едва ли не штормовой страсти, что быть его собственным, Карла Ругера, желанием или намерением никак не могла.
«Нет, – решил он, кладя ладони на рукоять меча и кинжала и ощущая обеспокоенность своих клинков, граничащую с растерянностью. – Нет. Такие назойливые приглашения я никогда не принимал, не приму и сейчас».
Ему потребовалось изрядное усилие, чтобы сойти с проложенной для него дороги. Тело не то, чтобы сопротивлялось, но действовало как-то вяло, нехотя. Мысли двигались с трудом, как черпак кашевара в загустевшем вареве. Но стронувшись с места, возобновив свой размеренный ход, достаточно быстро обрели свободу, что свидетельствовало, между прочим, и о том, что как бы могущественно ни было колдовство, поджидавшее Карла в этом зале, власти над ним оно не имело. А магия эта, судя по всему, и впрямь была небывалая, изощренная и древняя. Такая, с которой людям давным-давно не приходилось иметь дела, но о которой запросто можно было услышать вечерней порой за кружкой пива в придорожной корчме или прочесть в старинных книгах, повествующих о делах и чудесах давно прошедших дней.
Постепенно давление чужой воли на разум и тело Карла явно ослабевало. В чем тут дело, в том ли, что магия этого места успела прокиснуть, как вино в забытой хозяевами бочке, или она и в любом случае не способна была преодолеть сопротивление Карла, он, естественно, не знал. Зато Карл чувствовал, как стремительно возвращается к нему едва не утраченная свобода. Свобода мыслить, двигаться, идти туда, куда пожелает, и делать то, что подсказывают ему собственная душа и разум, а не то, что навязывает кто-то другой. Вот только выбор у его свободной воли оказался невелик. Он мог вернуться к Деборе и Валерии или пойти посмотреть на одну из двух каменных рам, которые его фантазия отчего-то посчитала «окнами». Небогатый выбор, но, если верить интуиции, не случайный. Вот только возвращаться назад еще рано, а коли уж идти вперед, он тоже не хотел, так почему бы, действительно, не отойти в сторону и не взглянуть поближе на заинтересовавший его предмет? Ругер выбрал ту раму, что оказалась слева, сделав это, возможно, потому, что в нарушение традиции слева стояла именно Белая, а не Черная Дама.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!