Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Агриппа пропал из ее жизни и совсем не давал о себе знать. Это удручало, ведь ради него она пожертвовала своей независимостью и свободой. Единственным ее другом некоторое время оставалась Друзилла, как ни странно, не покинувшая ее в мрачный час, но постепенно Пираллида возненавидела ее. Друзилла неизменно, переодетая простой гетерой, в грубой тунике и сандалиях из некрашеной кожи, принимала участие в грязных оргиях Домиция. Ей нравилось изображать дешевую проститутку и принимать за ночь множество мужчин. Ее тайная шкатулка с медными затертыми ассами, накопленными еще в Капуе, непрерывно пополнялась. Разочаровавшись в Пираллиде, она теперь превратилась в ее злейшего врага, подначивала против нее гостей Домиция и добилась того, что сам Агенобарб надел на гетеру рабский ошейник, стал вытирать об нее ноги и бить плеткой за малейшее непослушание.

Пираллида молила богов о смерти, потеряв всякую надежду на избавление от тягостного рабства. Первое время она мечтала, что Ирод освободит ее, но Друзилла довольно скоро поведала ей, что у него новая любовница из лупанара Варус и он часто посещает ее в том доме на Субуре, что принадлежал ранее гречанке. И Пираллида сломалась, поняв, что он предал ее ради того, чтобы не отдавать долг.

В своей злобности Друзилла дошла даже до того, что всякий раз, появляясь во дворце на Палатине, щедро расписывала перед бледнеющей Агриппиниллой картины идеального семейного счастья Домиция и Пираллиды. Да, конечно, их оргии достойны Вакханалий, но это так весело. Во время них он осыпает ее золотом и моет, обнаженную, перед гостями в огромном бассейне, наполненным благовонным вином. И каждый восхваляет совершенство ее тела, не обезображенного беременностью.

Друзилла забавлялась отчаянием сестры, просто не давала ей покоя своими рассказами. Агриппинилла даже никому не могла пожаловаться, предпочитая страдать молча. Она знала, что Юния не одобрит подобного настроения, но сама ничего не могла поделать и постоянно плакала.

Рим взбудоражили очередные известия с форума. Глашатаи провозгласили, что император готовит новые празднества в честь дня рождения своей обожаемой супруги. Народная любовь к императорской чете достигла своего апогея. Плебеи, собрав средства, установили на Марсовом поле прекрасную скульптуру, где он в лавровом венке и его прекрасная жена восседали на золоченых курульных креслах, а надпись на постаменте превозносила деяния величайшего из правителей Рима.

Состояние радостного возбуждения и восторженной благодарности императору перекинулось на всадническое сословие и на сенаторов. Статуи возводились на форуме, площадях, перекрестках. Теперь едва ли не каждый римлянин, точно божествам, приносил им цветы и просил о милости и удаче.

Юния купалась в щедрых лучах славы и всеобщего обожания. Так счастлива она не была никогда. Неслыханное величие кружило голову. Весь мир был у ее ног. Мановением руки она распоряжалась Римской империей, нашептывая любимому супругу советы. С Калигулой они всегда были едины и помыслами, и делами. Любовь их цвела еще сильней, окрашивая лаской и нежностью каждое мгновение жизни.

Юния изменилась. Любовь к Макрону безвозвратно ушла из ее тщеславного сердца. К чему он был теперь ей нужен? Цель достигнута.

Калигула уже нашептывал ей о своих планах избавления от его настойчивой опеки. Ему не нужен был наставник в делах управления империей, он знал, что в трудном вопросе сможет положиться на мнение супруги, чей ум восхищал его. Макрон чувствовал, как нарастает напряжение между ним и Гаем, и это немало его беспокоило. Дела провинций, что вел префект претория, теперь подолгу пересматривались, преторианские когорты в целях усиления стражи понемногу стали из укрепленного лагеря перемещать в Рим. Невий понимал, что не все ладно. Юния старательно избегала его визитов во дворец, все записки, что он передавал ей через Юлия Лупа, возвращались нераспечатанными.

Он исстрадался в разлуке с возлюбленной, червь подозрительности точил его сердце.

Долгожданное известие пришло внезапно. Несмотря на его предупреждения, Клавдилла вновь назначила ему свидание у Лары Варус. Макрон, удивленный ее беспечностью, выехал ночью из дома с намерением серьезно поговорить. Эти непонятные отношения, вопрос об отцовстве, неприязненные взгляды тяготили его. Пора было прояснить, что происходит в сердце той, ради которой он пошел на преступление.

К его удивлению, лупанар Лары Варус был закрыт. Нобис, египтянин, провел его через боковой вход и через темный атриум проводил к их тайной кубикуле. Недоумение Макрона росло. Лара никогда не закрывала свой лупанар, двери которого негласно были распахнуты даже в дни общественного траура, и вход был только для избранных. Неужели Юния столь щедро возместила ей все убытки?

Кубикула, куда Нобис привел Макрона, была пуста. Щедро курились благовония, источая тонкие струйки дыма. Префект претория поморщился, голова сразу закружилась от тяжелого аромата. Два светильника едва тлели по разным углам, скудные огоньки слабо мерцали сквозь дымку. Ощупью Макрон добрался до ложа, сел, плеснул в чашу вина. Сердце гулко билось в груди, и каждый толчок пронзал острой болью. Сейчас зайдет она. Что скажет? Какие оправдания придумает на этот раз? Опять станет медом течь ложь из прекрасных уст. Сколько он еще сможет терпеть?

Резкая боль вспышкой сдавила голову. Он прижал пальцы к вискам, жилки бешено пульсировали. Макрон откинулся на подушки. Проклятый дым!

Дверь вдруг скрипнула, и откинулся малиновый занавес.

Тонкая фигурка скользнула в кубикулу и остановилась, всматриваясь в полумрак. Капюшон паллы упал, и лунные локоны рассыпались по плечам.

– Я спешила, – тихо прошептала женщина, – но все равно опоздала. У нас мало времени, Невий Серторий.

Он не успел произнести ни слова, как верткой змейкой она скользнула к нему на ложе и принялась нетерпеливыми пальцами стягивать его тунику. Лопнула одна фибула, другая. Он почувствовал огонь ее неистового желания и сразу позабыл все упреки, которыми собирался встретить ее. Такой ненасытной, как сегодня, она не была никогда.

Много воды утекло из клепсидры, прежде чем ослабли их объятия и умерился пыл. Наступило время отдыха, и, прежде чем он потянулся к столику с вином и закусками, Юния вдруг плавно поднялась, накинула паллу на обнаженное тело и исчезла.

Макрон в недоумении так и застыл с кувшином в руке, даже не замечая, как из переполненной чаши вино льется на мягкий ковер. Он не скоро пришел в себя. Что значил ее внезапный уход? Возможно, она побоялась расспросов и укоров? Но это так на нее не похоже – отступать перед трудностями. Она любила поспорить с ним, обсудить какие-либо вопросы и просто понежиться в объятиях после любовных игр. А тут молча ушла.

Постучался Нобис.

– Госпожа уже уехала, – сообщил он. – Господин желает остаться до утра?

Макрон махнул рукой, оделся и вышел следом за египтянином.

– Она говорила, почему спешит? – не выдержав, поинтересовался он уже у выхода.

– Она не проронила ни слова, лишь сунула мне в руку несколько денариев, – ответил Нобис. Макрону почудилось удивление в его голосе.