Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

– Так это и ощущается, – сказала Будур.

– Действительно. Но, слушай внимательно, это во много раз сильнее того, что мы можем ощутить. По выдвинутой формуле, о которой я уже говорила, энергия равна массе, умноженной на скорость света в квадрате, а свет невероятно быстр. Поэтому, даже при небольшом количестве вещества, если высвободить часть этой энергии на свободу… – она покачала головой. – Конечно, мощная сила гарантирует, что этого никогда не произойдёт. Но мы проводим исследования одного элемента, алактина, который траванкорские физики называют «Рукой Тары». Я предполагаю, что его сердечный узел нестабилен, и Пьяли уже готов со мной согласиться. Очевидно, что он перенасыщен ци, как инем, так и яном, таким образом, что напоминает мне каплю воды, удерживаемую поверхностным натяжением, но выросшую до таких размеров, что поверхностное натяжение едва справляется с ней, и атом расширяется, как капля в воздухе, деформируясь так и этак, но кое-как держась целым, за редким исключением, когда он слишком растягивается вширь для поверхностного натяжения (в нашем случае, сила узла), а затем естественное отталкивание между частицами ци заставляет сердечный узел расщепиться надвое, превращая его в атомы свинца, но также и высвобождая часть его закрепощённой силы в виде лучей невидимой энергии. Это мы видим на фотопластинках, с которыми ты нам помогаешь. Это немалое количество энергии, и всего один разрыв сердечного узла. И мы задумались и были вынуждены рассмотреть, учитывая природу явления: если мы соберём достаточное количество этих атомов вместе и разорвём хотя бы один сердечный узел, разорвёт ли тем самым высвобожденная ци остальные узлы, все сразу и друг за другом, со скоростью света и в открытом пространстве, – она развела руки в стороны. – И вызовет ли короткую цепную реакцию, – закончила она.

– То есть…

– То есть это очень большой взрыв!

Долгое время Идельба смотрела куда-то в пространство чистой математики.

– Никому не говори об этом, – повторила она.

– Не буду.

– Никому.

– Хорошо.

Невидимые миры, полные энергии и мощи: субатомные гаремы, пульсирующие на грани великого взрыва. Будур вздохнула, увидев перед глазами этот образ. От потаённой агрессии, лежащей в основе всего, никуда не деться. Даже камни были смертны.

Утром Будур просыпалась в завии, помогала по кухне и в кабинете: у работы в завие и в лаборатории и впрямь было много общего, и хотя в разной обстановке работа воспринималась по-разному, некая монотонность была присуща каждой из них; а курсы и прогулки по большому городу стали пространством для полировки её мечтаний и идей.

Она гуляла по гавани и набережной, уже не опасаясь, что кто-то из Тури появится и отвезёт её обратно в отчий дом. Большая часть огромного города оставалась для неё неизведанной, но у неё появились любимые маршруты, пролегающие через определённые районы, и иногда она доезжала на трамвае до конечной остановки, чтобы просто посмотреть на места, которые он проезжал. Приокеанские и речные районы особенно обращали на себя её внимание – а изучать там, конечно, было что. Тусклый солнечный свет пробивался сквозь облака, которые галопом гнал океанский прибрежный ветер; она устраивалась в кафе за доками или на набережной за морской дорогой, читала и писала, отрываясь, чтобы посмотреть на белые шапки, разбивающиеся о подножие большого маяка в конце пристани или скалы северного побережья. Она гуляла по пляжу. Бледно-голубое небо за кучевыми облаками, лиловато-синее море, белизна облака и бьющиеся волны – она любила это, любила всем сердцем. Здесь она могла быть самой собой. Бесконечные дожди можно было перетерпеть ради такого чистого воздуха.

В одном облезлом и побитом бурями прибрежном районе, в конце трамвайной линии номер шесть, находился небольшой буддийский храм, и как-то раз Будур увидела там мать и дочь ходеносауни с курсов Кираны. Они заметили её и подошли.

– Здравствуй, – сказала мать. – Ты приехала навестить нас!

– Вообще-то я просто бродила по городу, – удивлённо сказала Будур. – Мне нравится этот район.

– Ясно, – сказала мать из вежливости, как будто не веря ей. – Прости, что я поспешила с выводами, просто мы знакомы с твоей тётей Идельбой, вот я и подумала, что ты приехала по её поручению. Но ты не… Что ж, не хочешь войти?

– Спасибо.

Немного озадаченная, Будур последовала за ними во внутренний сад с кустарниками и гравием, разбитый вокруг колокола рядом с прудом. Мимо проходили монахини в тёмно-красных рясах, направляясь куда-то внутрь. Одна из них присела поговорить с женщинами ходеносауни, которых звали Ханея и Ганагве, мать и дочь. Все они говорили на фиранджийском с сильным нсаренским акцентом, к которому примешивался какой-то ещё. Будур слушала, как они обсуждали ремонт крыши. Затем её пригласили в комнату, где стоял большой радиоприёмник; Ханея села перед микрофоном и повела разговор, пересекавший океан, на своём родном языке.

После этого они присоединились к группе монахинь в зале для медитаций и пели вместе с ними некоторое время.

– Так вы буддисты? – спросила Будур у женщин ходеносауни, когда сеанс закончился и они вернулись в сад.

– Да, – ответила Ханея. – Буддизм широко распространён среди нашего народа. Мы видим в нём много сходств с нашей старой религией. Думаю, нельзя отрицать и того, что это сыграло нам на руку в момент заключения союза с японцами западного берега нашей страны. Во многих отношениях они оказались похожи на нас, а нам нужна была их помощь в обороне против вашего народа.

– Я понимаю.

Они остановились перед группой мужчин и женщин, которые сидели в кругу и кололи блоки песчаника, делая большие плоские кирпичи, отполированные и идеальной на вид формы. Ханея указала на них и объяснила:

– Это молитвенные камни, для вершины Джомолунгмы. Слышала об этом проекте?

– Нет.

– Так вот, как известно, Джомолунгма была самой высокой горой в мире, но её вершину снесла мусульманская артиллерия в ходе Долгой Войны. Мы же теперь затеяли проект, разумеется, очень долгосрочный, по восстановлению вершины. Вот такие камни доставляют к горе, а альпинисты перед подъёмом на Джомолунгму берут с собой по одному кирпичу вместе с баллоном спасательного газа и оставляют там, на вершине, чтобы впоследствии каменщики сработали из них новую пирамиду вершины.

Будур взглянула на куски шлифованного камня. По размеру они были чуть меньше, чем булыжники, украшавшие внутренний двор. Ей предложили взять один в руки, и она так и сделала; камень в её руках весил как три или четыре книги.

– И много потребуется камней?

– Много тысяч. Это очень долгосрочный проект. – Ханея улыбнулась. – Сто лет, тысячу лет? В зависимости от того, сколько будет альпинистов, которые захотят принести камень на гору. Взрывом снесло значительную массу породы. Но согласись, хороша идея? Символ всеобщего восстановления мира.

На кухне готовили еду, и Будур пригласили отобедать с ними, но она отказалась, сказав, что ей нужно успеть к следующему трамваю.