Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

– Но как историку с этим работать? – спросила Будур, когда они шагали вдоль одного из длинных коридоров, созданных рядами камней, разглядывая узоры из чёрного и жёлтого лишайника, проросшего на их шероховатой поверхности. Большинство камней были невероятно огромными – примерно вдвое выше Будур.

– Изучать предметы, а не истории. Это несколько отличается от истории как таковой, скорее, это научное исследование материальной среды, в которой жили древние люди, вещей, которые они создавали. Это археология. Опять-таки, наука, зародившаяся в Сирии и Ираке в период первого исламского расцвета, а затем заброшенная до начала Нахды[48]. Нынешнее понимание физики и геологии достигло того уровня, при котором постоянно изобретаются всё новые методы исследования. В ходе строительных и восстановительных работ из-под земли извлекают всевозможные находки, и люди отправляются на новые поиски уже специально, и всё это приводит к захватывающим результатам. Эта наука только набирает обороты, если ты понимаешь, к чему я. Она очень любопытна. А Фиранджа, как оказалось, одно из лучших мест для её практики. Ведь это такая древняя страна.

Идельба обвела рукой длинные ряды камней, словно побеги, посеянные великими каменными богами, которые так и не вернулись собрать урожай. Над головой летели облака, голубое небо казалось плоским и низким.

– Помимо этих камней и каменных кругов есть ещё каменные гробницы, памятники и целые деревни из камня в Британии. Когда-нибудь я возьму тебя с собой на Оркнейские острова. Возможно, мне как раз придётся скоро туда отправиться; поедем вместе. А ты подумай пока о том, чтобы заняться такой наукой. Она послужит тебе опорой, пока ты будешь заслушиваться мадам Фавваз и её сказками Шахерезады.

Будур провела рукой по камню, покрытому тонким многоцветным лишайником. Мимо проносились облака.

– Я подумаю.

Курсы, новая работа в лаборатории Идельбы, прогулки по докам и пристани, мечты о новом симбиозе ислама, который включал бы в себя самое важное из буддизма, превалирующего в лаборатории, – дни Будур проходили в круговороте мыслей, подпитываемом всем, что она видела и делала. Большая часть женщин в лаборатории Идельбы были буддистскими монахинями, и многие из мужчин – монахами. Сострадание, правильность поступков, некое агапэ, как называли это древние греки – призраки этих мест, уже тогда мыслившие в верном направлении, в потерянном раю, где даже история потерянного рая была известна в форме рассказов Платона об Атлантиде, оказавшихся правдой согласно последним находкам учёных, раскопавших её в критских руинах.

Будур задумалась над обучением в этой новой сфере – археологии; истории, которая выходила за рамки разговоров и становилась настоящей наукой… Люди в этой профессии представляли собой странную компанию: геологи, архитекторы, физики, коранисты, историки – все они изучали не просто прошлое, но то, что от него осталось.

Тем временем разговоры на лекциях Кираны и в кафе после них продолжались. Как-то вечером в кафе Будур спросила Кирану, что та думает об археологии, и она ответила:

– Да, археология важна, не спорю. Хотя стоячие камни и немногословны и не хотят нам ничего рассказывать. Зато на юге обнаружили пещеры, заполненные настенными рисунками, которые кажутся очень древними, даже более древними, чем греки. Я могу подсказать тебе имена людей в Авиньоне, которые этим занимаются.

– Спасибо.

Кирана отхлебнула кофе и некоторое время слушала остальных. Затем на фоне общего гомона она обратилась к Будур:

– Помимо теорий, которые мы обсуждаем, мне кажется интересным то, что не попадает в летописи. Особенно это касается женщин, потому что многое из того, что мы делали, никогда никуда не попадало. Обычное, знаешь ли, повседневное существование. Работа по воспитанию детей, кормлению семьи и сохранению домашнего очага переходила из поколения в поколение как устный фольклор. Маточная культура, как называла это Кан Тунби. Непременно прочти её работу. Так вот, в маточной культуре нет явных династий, войн, новых континентов, которые нужно открывать, и поэтому историки никогда не пытались её объяснить – что она собой представляет, как передаётся, как меняется с течением времени в зависимости от материальных и социальных условий. Точнее, меняется вместе с ними, в переплетении.

– В гареме всё это ясно как день, – сказала Будур нервно, ощущая соприкосновение их коленей. Кузина Ясмина достаточно часто проводила среди девушек секретные «практические уроки» по поцелуям и прочему, чтобы теперь Будур прекрасно понимала, что означает нажим со стороны Кираны. Она решительно проигнорировала её колено и продолжила: – В этом есть что-то от Шахерезады. Мы рассказываем истории, чтобы наладить контакт. Так будет выглядеть и вся женская история – как череда сказок, рассказанных друг за другом. И каждый день весь процесс будет повторяться снова.

– Да, история Шахерезады – хорошая сказка о том, как иметь дело с мужчинами. Но должен быть лучший способ женщинам передавать историю молодым поколениям девушек. У греков был интереснейший пантеон, полный богинь, моделирующих различные типы межженских отношений. Деметра, Персефона… Есть замечательная поэтесса, которая писала об этом, Сафо. Ты о ней не слышала? Я дам тебе книги.

Это положило начало долгой череде разговоров тет-а-тет за чашкой кофе, поздними вечерами в омытых дождями кафе. Кирана давала почитать Будур книги на самые разные темы, но чаще всего по истории Фиранджи: выживание Золотой Орды после чумы, истребившей христиан, сохраняющееся влияние кочевой организации Орды на сегодняшнюю культуру скандистанских государств, заселение магрибцами Аль-Андалуса, Нсары и кельтских островов, территориальные споры между двумя народами, населяющими долину Рейна. В других сочинениях описывалось расселение турок и арабов по Балканам, усугубившее междоусобицу в эмиратах Фиранджи – маленьких государствах-тайфах, которые воевали веками, храня верность суннитам или шиитам, суфиям или ваххабитам, тюркам, магрибцам или татарам; они воевали за господство, за выживание, порой отчаянно, создавая условия, в которых женщины, как правило, угнетались, и только на самом дальнем западе какие-то подвижки в культуре наблюдались ещё до начала Долгой Войны – эту прогрессивность Кирана связывала с близостью океана и морским сообщением с другими народами, а также с корнями Нсары, основанной как убежище для отщепенцев и маргиналов, более того, женщиной, легендарной беженкой, султаншей Катимой.

Будур стала приносить книги в госпиталь и читать их вслух своим слепым солдатам. Она прочла им историю Славной революции Рамадана, когда тюркские и киргизские женщины возглавили захват электростанций на больших водохранилищах за Самаркандом и переселились в руины легендарного города, который почти век простоял заброшенным из-за серии сильных землетрясений; о том, как они создали новую республику, в которой священные законы Рамадана действовали весь год, и жизнь стала единым актом божественного поклонения, и все были абсолютно равны, мужчины и женщины, взрослые и дети, и в городе, вернувшем былую славу десятого века, процветали культура и право, и все жили счастливо, пока иранский шах не направил свои армии на восток и не сокрушил их как еретиков.