Новый Рим на Босфоре - Алексей Величко

Когда на пятом заседании, 22 октября 451 г., дело дошло, наконец, до определения, подготовленного согласительной комиссией во главе с Анатолием Константинопольским, легатов ожидала очередная неприятная неожиданность. Патриарх прочитал определение, видимо, им самим же и составленное, где содержались отличительные новации по сравнению с текстом «Томоса». К тому же оно было несколько двусмысленным по формулировкам и совершенно не давало возможности поразить ересь Евтихия по существу.

Среди восточных епископов послышались роптания: «Определение составлено нехорошо и должно быть исправлено»; папские легаты раздраженно молчали, не понимая, что происходит. Когда Анатолий поставил определение на голосование, Пасхазин поступил просто: «Если “Томос” св. Льва не нравится Собору, то, – сказал он, – дайте нам грамоты на возвращение, и этим Собор закончится». Собрание зашло в тупик – восточные епископы «Томос» св. Льва полностью не признавали, видя в нем известные отклонения от св. Кирилла, но и не опровергали, отдавая дань мужеству и личной преданности Православию со стороны папы.

Вновь ситуацию спасли царские сановники, предложившие собрать группу из различных епископов (6 – сирийских, 3 – азийских, 3 – понтийских, 3 – иллирийских, 3 – фракийских, с участием Анатолия Константинопольского и всех трех римских легатов), чтобы те подготовили Собору окончательный текст Кафоличного исповедания[938]. Римские легаты и некоторые епископы вновь воспротивились этому предложению, и тогда сановники отправились к царю, чтобы получить нужные инструкции.

Вернувшись, они доложили, что император св. Маркиан велел либо созвать согласительную комиссию, как это предлагали сделать его сановники, либо предоставить каждому епископу через своего митрополита возможность по очереди свободно высказать собственное вероопределение. Наконец, сказал царь, «если же и этого не захочет ваша святость, чтобы вы знали, что в западных странах имеет быть Собор, так как ваше благочестие не хотело здесь сделать безсомнительного постановления об истинной и православной вере»[939]. То есть император угрожал в случае неповиновения его требованиям созвать новый Вселенский Собор на Западе, в Италии.

Это был уже пиковый момент – оставалось либо разрывать отношения с императором и открыто идти против его воли, либо соглашаться на предложенные царскими представителями условия. Восточным епископам этого, конечно, очень не хотелось, как, впрочем, и римским легатам. Для первых это означало полную дискредитацию их как архипастырей, не сумевших сформулировать православное вероисповедание. А для легатов – поражение (пусть и косвенное) «Томоса» понтифика, который должен был стать образцом веры. Делать нечего – все согласились с первоначальным предложением. Позиция царя победила – ведь, как правитель государства, хранитель Церкви и ее глава, император требовал четко указать не только то, что является ересью и во что верить нельзя (это как раз сделать было нетрудно), но и то, во что нужно верить. Или, иными словами, какая есть вера Кафолическая. Объективно, это было совершенно обоснованное и оправданное требование; не этим ли и занимались в течение всех предыдущих лет Вселенские Соборы, как не формулированием истинного вероисповедания?

Верно называют эту согласительную группу архиереев «комиссией отчаяния», и – вот чудо: всего за несколько часов она «составила, написала и вынесла мудрейшее тактически, при данных обстоятельствах совершеннейшее, философски-богословски знаменитейшее на все века Халкидонское вероопределение»[940]. В его основу положили Антиохийское исповедание 433 г., «Томос» св. Льва и послание св. Кирилла Александрийского Несторию. По существу, это была все же полнокровная богословская победа св. Льва Великого, хотя не без помощи св. Кирилла.

Соборный орос звучал следующим образом:

«Итак, следуя за божественными отцами, мы все единогласно учим исповедовать Одного и Того же Сына Господа нашего Иисуса Христа, Совершенным по Божеству и Его же Самого Совершенным по человечеству; подлинно Бога и Его же Самого подлинно человека; из разумной души и тела. Единосущным Отцу по Божеству и Его же Самого единосущным нам по человечеству. Подобным нам во всем, кроме греха.

Прежде веков рожденным из Отца по Божеству, а в последние дни Его же Самого для нас и для нашего спасения (рожденного) по человечеству из Марии Девы Богородицы.

Одного и Того же Христа, Сына, Господа Единородного, познаваемым в двух природах неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо.

При этом разница природ не исчезает через соединение, и еще более сохраняется особенность каждой природы, сходящейся в одно Лицо и в одну Ипостась.

Учим исповедовать не рассекаемым или различаемым на два лица, но Одним и Тем же Сыном и Единородным, Богом Словом, Господином Иисусом Христом.

Как изначала о Нем изрекли пророки и наставил нас Сам Господь Иисус Христос и как предал нам символ отцов наших».

…В зале на несколько минут наступила абсолютная тишина. Все были поражены случившимся и осмысливали сделанное согласительной комиссией. Возражений не нашлось – возражать было трудно, если вообще возможно без обвинений в ереси. И тогда Отцы Собора восторженно вскричали: «Это вера отцов! Мы все так мудрствуем! Пусть митрополиты сейчас же подпишут ее и – конец!»

Это была величайшая победа соборного разума Церкви, водимого Святым Духом. Ведь всего еще несколько часов назад казалось невероятным преодолеть те разногласия и опасения, которыми были полны Отцы Собора, а сейчас эта цель оказалась достигнутой! И нет ничего удивительного в том, что уже вскоре это событие обросло массой легенд и преданий, объединенных одной целью – подчеркнуть и обосновать истинно Божественный характер того откровения, которое состоялось 22 октября 451 г.

Например, в наиболее распространенном сказании повествуется, что, не сумев договориться, противоборствующие партии решились положиться на суд св. Евфимии. Они изложили свои редакции вероопределения на бумаге и положили в гробницу к святым мощам мученицы. После этого собрание стало молиться святой, чтобы она просветила их откровением истины, и эта общая молитва продолжалась всю ночь. На следующее утро Отцы Халкидона сняли печати с гробницы и отворили раку, – странное зрелище поразило их. Святая держала один свиток в своей руке (конечно, православный), а второй лежал у ее ног, как будто св. Евфимия с презрением отвергла его.

Другой вариант предания гласит, что, когда император св. Маркиан и Константинопольский патриарх Анатолий подошли к раке, святая сама передала им в руки список с истинным исповеданием. В любом случае, если это была и легенда, то очень красивая. И с тех пор св. Евфимию, как покровительницу Халкидонского Собора, начали иконописно изображать исключительно со списком вероопределения в руке[941].