Новый Рим на Босфоре - Алексей Величко

Под восторженные крики присутствующих объявили «Разбойный собор» преступным, а его вождей – подлежащими суду. Зачитали Антиохийское примирительное исповедание, подписанное св. Кириллом Александрийским в 433 г. Поняв, что партия Диоскора проиграна, св. Ювеналий Иерусалимский, а вслед за ним все палестинские епископы и даже четыре египетских архиерея проголосовали за него как истинно православное. Вслед за ними проголосовали и иллирийцы. Замечательно, что первое заседание Халкидона закончилось пением «Трисвятого», введенного в обиход св. Феодосием Младшим в 447 г. и с тех пор ставшего неизменным атрибутом православного богослужения.

Второе заседание открылось 10 октября, и государственные председатели предложили перейти к обсуждению спорных богословских вопросов, чем не на шутку встревожили римских легатов. Хотя все епископы и вскрикнули дружно, что исповедуют ту веру, какую изложил св. Лев Великий, но по инициативе епископа Аттика Никопольского было решено сверить его текст с посланиями св. Кирилла Александрийского к Несторию, где излагались «12 анафематизмов». Взяли перерыв и дали «рабочей группе» под председательством Анатолия Константинопольского 5 дней, чтобы «сообща рассудить о вере». Римские легаты не могли понять, о чем идет речь. Как им представлялось, сам факт прочтения «Томоса» должен был все поставить на место, но вместо этого им предлагают «согласительное определение»? И если епископы справедливо опасаются, что очень трудно привести 500 или даже 600 участников Собора к одной согласительной формуле, то к чему создавать опасные прецеденты и «выдумывать» новые вероопределения, когда существует прекрасное послание св. Льва Великого к св. Флавиану, «Томос», в котором изложено учение о тайне Воплощения? Но после некоторых сомнений они решили уступить, видимо, надеясь, что за несколько дней остальные архипастыри вникнут в суть римской формулы и восторженно примут ее в качестве единственно возможной и кафоличной.

Легаты волновались не напрасно – истинное достоинство и значение «Томоса» заключалось в личности самого св. Льва Великого. Совершенно точно отмечают, что это же послание, но направленное иным лицом, никогда не имело бы такого успеха. А богословская проблема возникла вовсе не по личной прихоти восточного епископата, и, конечно, не из желания унизить достоинство св. Льва Великого. Не имея основательного знакомства с греческим языком, который уже довлел на Востоке, папа затруднялся совмещать римские и греческие термины, и потому его послание каждая из партий легко могла толковать по-своему: монофизиты – так, православные – иначе.

В этом отношении, как замечают богословы, «Томос» похож на матовое стекло, принимающее окраску от того предмета, на который положено. Когда его читал православный, оно принимает православный вид, а предубежденный монофизит видел в нем несторианство, поскольку св. Лев решил обойтись без спорных терминов. «Вышло нечто похожее на математика, который вздумал бы решать и объяснять сложную теорему, не употребляя специальных терминов – вычитания и деления, извлечения корня и т.п. Понятно, что у него трудно было бы отличить деление от вычитания и т.п. и открывался бы простор для перетолковывания». То же получилось и в послании св. Льва. В то же время св. Лев, стоя на строго православных позициях, мужественно учил, что нельзя исповедовать во Христе ни человеческого без истинного Божества, ни Божества без истинного человечества[934].

Пока шла работа комиссии, 13 октября вновь перешли к вопросу об осуждении Диоскора и его помощников за проступки, бывшие в 449 г. В соответствии с каноническими правилами обвиненного Диоскора трижды приглашали на заседания Собора, но тот не явился, до конца продемонстрировав удивительную решительность характера. Поэтому заочно признали вину александрийца и пятерых его наиболее близких союзников: св. Ювеналия Иерусалимского, епископа Кесарии Каппадокийской Талассия, Евсевия Анкирского, епископа Евстафии и Селевкии Берита и епископа Василия Исаврийского. Примечательно, что осудили Диоскора не за веру (его догматические взгляды никто не изучал), а за то, что он не доложил «своему» Собору послание папы св. Льва Великого и анафематствовал его[935].

Представляют интерес детали осуждения Александрийского папы. Пасхазин и два его сотоварища перечислили все вины Диоскора, напомнили присутствующим о том, что тот трижды не явился на вызов Собора, и, следовательно, сам себя присудил к наказаниям, предусмотренным канонами. «Вследствие чего, – закончили они свою речь, – святейший архиепископ Лев, вместе с преблаженным апостолом Петром, который есть камень Кафолической Церкви и основание православной веры, через нас, легатов Апостольского престола, и присутствующего святого Собора, лишает его епископского достоинства и всякого священнического сана».

Следовательно, получается, что не Собор, а папа осудил ересиарха, хотя бы и через Собор, который при буквальном чтении текста отождествлен с легатами, то есть с самим понтификом. С папы все началось, им все и закончилось; Собор стал орудием папского правосудия, а не самостоятельным лицом, отражением вселенского разума Церкви. Остальные присутствующие оказались гораздо более выдержанными в словах: Анатолий Константинопольский согласился с присуждением Диоскора к низложению, Максим Антиохийский высказал такую же формулировку. Уже на этом небольшом примере видно, насколько по-разному понимали статус Вселенского Собора в Риме и на Востоке. Приговор объявили публично, и царь поспешил, во избежание беспорядков, отправить Диоскора в ссылку в Гангр, находящийся в Пафлагонии.

17 октября состоялось четвертое заседание, на котором вновь перешли к вопросу о вере. Но никакого конкретного ответа сановники, руководящие Собором, от согласительной комиссии не получили. Встал вопрос о голосовании по вопросу: все ли признают, что воля св. Кирилла и св. Льва одна и та же? Поскольку речь пошла о поименном голосовании, вспомнили сторонников осужденного Диоскора, которым повезло гораздо больше, чем их патрону. Когда очередь дошла до обвиняемых епископов, они закричали: «Все мы погрешили, всех помилуйте!» – и их просьбу поддержали остальные епископы. Государственные сановники попытались возражать, взывая к разуму, но под давлением окружающих все же направили гонца к императору с просьбой высказать свою волю. Обдумав ситуацию, не желая новых жертв, царь отдал на решение остальных участников Собора вопрос о наказании отступников, и вовремя опомнившиеся сообщники «Фараона» были прощены и остались на своих кафедрах. Сановники подвели итог простым словом: «Сказанное пусть будет передано к исполнению»[936]. Под ликующие крики Отцы простили прегрешивших собратьев и посадили их рядом с собой[937].

Затем возникла упоминавшаяся ранее сцена с 13 египетскими епископами, которые, плача, умоляли Отцов Собора не заставлять их голосовать о «Томосе» папы св. Льва, ссылаясь на отсутствие у них архиепископа. Потрясенные их слезами и сединами, остальные архиереи разрешили им высказать свое мнение после избрания патриарха Александрии, при условии, что все это время они будут безвыездно жить в Константинополе. Допросили и сирийских монахов – убийц св. Флавиана, которых передали суду Константинопольского архиерея.