Стеклянные книги пожирателей снов - Гордон Далквист

* * *

Стеклянная книга полетела в Блаха в тот самый момент, когда он нажал спусковой крючок — пуля раздробила ее на лету. Половина осколков, подхваченная инерцией пули, полетела назад в сторону башни и через дверной проем на двух одетых в шлемы людей, которые со всех ног бросились в стороны. Граф д'Орканц был защищен столом, как и Анжелика (если только в ее нынешнем состоянии стекло могло причинить ей какой-то вред) была защищена шлангами и самим майором, который стоял прямо на пути осколков. Его лицо и тело были мгновенно иссечены множеством мелких кусков стекла.

Чань приподнял голову над тележкой и увидел, что майора сотрясают судороги, рот его открыт в жутком скрипучем крике, вырывающемся из его легких, как дым от занимающегося пожара. Вокруг каждого пореза у него начали образовываться синие пятна, которые расползались на глазах, кожа под ними трескалась и шелушилась. Хрип замер в его горле, изо рта вылетело облачко розоватой пыли. Майор Блах с резким хрустом упал на колени, а потом — вниз лицом, поверхность которого треснула от удара, как глазурованное керамическое блюдо.

* * *

В громадном зале царило молчание. Граф медленно поднялся из-за стола. Его глаза нашли Чаня, который неловко поднимался с тележки. Граф закричал. Он бросился на Чаня, как гигантский взбесившийся медведь. Оставшись без кинжала (который упал куда-то под металлический ящик), Чань развернул тележку и толкнул ее в направлении графа. А сам, не оборачиваясь, чтобы увидеть, какое она произведет действие, метнулся к лестнице и побежал вверх.

И почти сразу же, на седьмой ступеньке, он поскользнулся на луже крови, упал, посмотрел назад, его рука нырнула в карман пальто за бритвой. Двое в фартуках стояли по-прежнему в стороне от двери, в которой появился граф д'Орканц, выхвативший пистолет у Блаха и целившийся в Чаня. Чань знал, что в барабане осталась последняя пуля. Еще две ступени — и он будет вне поля зрения графа, но за графом, на столе лежала Анжелика, и взгляд Чаня остановился на ее остекленевшей синей правой руке… которая начала двигаться. Чань вскрикнул. Пальцы Анжелики сжимались и разжимались. Она ухватила несколько шлангов и вырвала их из гнезд, отчего пространство вокруг нее стало наполняться горячим синим паром. В этот момент в ее сторону повернулся граф, увидевший, что она ухватила еще несколько шлангов и дернула их, как дергают сорняки в саду. Д'Орканц бросился к ее руке, призывая на помощь своих ассистентов; через плечо великана-графа Чань мельком увидел отчаянное, перекошенное яростью лицо Анжелики, сверкающие губы цвета темного индиго, рот ее открылся, обнажив язык и иссиня-белые зубы, щелкавшие, как у волка. Глаза ее все еще были не видны под частично сдернутой маской.

* * *

На следующем повороте он увидел книгу в наволочке, которую прежде прислонил здесь к стене. Чань схватил ее на бегу, а правая его рука наконец вытащила бритву из кармана. Внизу он услышал спорящие голоса и хлопок двери, а потом снова ожил грузовой лифт — по колонне опять пошла вибрация. Несколько мгновений — и лифт перегнал его (силы Чаня были уже на исходе) и пошел дальше. Тот, кто стоял наверху, будет предупрежден о прибытии Чаня задолго до того, как сам он доберется туда. Неужели ему вот-вот предстоит столкнуться с Бленхеймом и его людьми? Чань упрямо продолжал карабкаться по лестнице. Если бы ему удалось добраться до мостков, ведущих в кабинет Вандаариффа…

Его мысли были прерваны обращенным к зрителям голосом д'Орканца, гулким эхо разнесшимся по залу.

— Не тревожьтесь! Вам хорошо известно, что наши враги многочисленны и готовы на все. Они подослали этого убийцу, чтобы помешать нашей работе. Но наша работа продолжается! Самим небесам не под силу остановить нас! Взирайте на то, что произошло у вас на глазах! Взирайте на преображение!

Чань невольно остановился на лестнице — перед его мысленным взором стоял этот жуткий образ: лицо и рука Анжелики. Он посмотрел вниз, в витые металлические глубины башни, и услышал похожий на порыв ветра всеобщий вздох удивления, изданный зрителями в камерах.

— Вы видите! — продолжил граф. — Она жива! Она ходит! И вы сами видите ее необыкновенную силу…

Толпа снова охнула — вздох, в котором были слышны несколько вскриков то ли испуга, то ли восторга, этого Чань не мог сказать. Еще один всеобщий вздох. Что случилось? Слезы по Анжелике еще обжигали его лицо — Чань ничего не мог с собой поделать, он приник к одному из смотровых отверстий, сдвинул заглушку. Ну не смешно ли — враги готовы в любую минуту наброситься на него, но он должен знать, жива ли она. Осталась ли все еще человеком?

Он ее не видел (вероятно, она находилась слишком близко к основанию башни). Граф, похоже, смотрел на Анжелику — он отошел ко второму столу, к другому ящику с рукоятями и кнопками. Рядом с каждым столом был такой ящик, связанный с ним системой черных шлангов, и Чань чутьем, интуитивно понимал, что и две другие женщины вот-вот должны подвергнуться преображению. Он посмотрел на бездвижную фигуру на третьем столе и почувствовал, как кольнуло его сердце при мысли о Маргарет Хук — неистовой и гордой, корчащейся в агонии, оттого что ее плоть преображается в стекло. Неужели она сама выбрала себе такую судьбу? Или отдалась графу д'Орканцу, потому что ее снедали отчаянные желания? Неужели она прониклась к нему доверием, когда первые крошки безграничного могущества и власти, которые он скормил ей, убедили ее, будто его конечные цели совпадают с ее интересами?

Аудитория снова издала общий вздох, и Чань, почувствовав, как колени под ним подгибаются, ухватился за перила, чтобы не потерять равновесия. Перед глазами у него все резко поплыло, словно он получил удар по голове, потом этот миг слабости прошел, и он почувствовал, что движется. Правда, это было движение мысли — быстрый, беспокойный поток, словно во сне. Мелькание различных сцен: комната, улица, кровать, заполненная людьми площадь — целый калейдоскоп. Потом все это остановилось, застыло в одном четком мгновении: граф д'Орканц в дверном проеме, одетый в шубу, протягивает руку в перчатке, а на ладони у него лежит сверкающий прямоугольник синего стекла. Чань почувствовал, как его собственная рука тянется к графу, хотя он и знал, что эта самая рука изо всех сил вцепилась в перила, потом коснулась стекла… маленькие, хрупкие пальцы, так хорошо знакомые ему… Он вдруг испытал неожиданный порыв страсти, когда он… когда она… Противиться невыносимо яркому чувству было невозможно, как невозможно противиться опию, да и привыкание оно вызывало такое же, но потом быстро, жестоко исчезло, прежде чем он успел понять, чьи это были сладкие воспоминания. Граф засунул карточку назад в карман своей шубы и улыбнулся. Чань знал, что это Анжелика неким непостижимым образом проецировала собственные воспоминания о пережитых мгновениях любви в его сознание.

* * *

Этот образ был вытеснен из его головы новым приступом головокружения, и он вдруг почувствовал себя опустошенным и одиноким. Ее внезапное появление в его мыслях казалось грубым насилием, но, как только это воздействие кончилось, какая-то часть его души потребовала продолжения, потому что это была она, и он знал, что это она, та самая Анжелика, с которой он так давно жаждал именно такой невозможной близости. Чань снова посмотрел вниз, подавляя в себе желание вернуться, броситься в объятия любви и смерти, но он убедил себя, что ни смерть, ни любовь не имеют значения, если исходят от нее, только что перенесшей трансмутацию.