Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин

мая 1871 года, содержащих его художественное кредо, именно – ясновидение путем «широкого, долгого и обдуманного разупорядочения всех своих чувств».

Говоря на современном, постфрейдовском языке, задача художника, по Рембо, снять шоры сознания, дабы проникнуть в бессознательное, преодолеть логичность и рациональность – трансценденцией, чудодействием.

Артюр Рембо – предтеча сюрреализма и экзистенциализма: не случайно Андре Бретон соорудил ему настоящий алтарь, а Альбер Камю характеризовал как «великого авангардиста абсурда».

Поэзия должна быть чудодействием, одушевлением самой сущности бытия, пересозданием действительности. Можно ли этого достичь с помощью зеркала? Нет, даже простого вдохновения недостаточно – нужен особый Божий дар, бесовство, то, что Гарсиа Лорка называл емким словом «дуэнде». Особым свойством этого дара, поэтической интимности, является постижение мистической связи вещей и идей – того, что находится за пределами науки и философии и для чего предназначена религия и поэзия. И еще – напряженность: особая напряженность прозрения, angelic imagination.

Посредством вечных идей поэзия приобщается к вечности, к небу. Наука разъясняет, поэзия выражает невыразимое. Она непереводима на логический язык, потому что мифологична и метафорична.

«Рассказать» поэзию невозможно. «Раскрыть» символ – значит утратить его богатство, подменить истину поэтическую обыденной.

Поэзия – голос души.

Поэт создан для передачи необычных мгновений, человеческой невыразимости, – скажет Рене Шар. Поэтический талант – умение уловить и передать словами то, что лишь смутно прозревает рассудок.

Предназначение поэта заключается в приведении в движение всех гармонических и пластических возможностей слова, в явлении миру существ совершенных и непредвиденных.

Как способ познания мира такая поэзия глубоко религиозна. Своей отрешенностью, непрактичностью, самоуглубленностью она воссоздает другой, глубинный мир, которому нет естественнонаучных эквивалентов – мир свободного, раскованного духа.

Не будем, как Эдгар По, или Поль Валери, или Гарсиа Лорка рационализировать вдохновение. Если… то… Если искра Божья тождественна силе ума, то почему вещуны так юны?.. Почему опыт столь малому научает? Почему «тысяча поэтов нашей федерации» не может заменить одного чудо-ребенка – Артюра Рембо?

Чудо-ребенок… Рембо…

Все писатели – от Стендаля и Флобера до Джойса и Музиля – писали о юности, став взрослыми. Рембо творил, не став в душе мужем. Поэтому в его творчестве так полно отражены переживания подростка, мучимого переходным возрастом. Трагедия Рембо – это трагедия мальчика, который желает и боится повзрослеть, – говорит Акэ.

Может быть, отсюда эта ассоциация Эрнеста Ансерме: «Шостакович-подросток казался мне похожим на Рембо».

Вспышка зарницы

Поэт – у латинян значит: vates, пророк. Он [гений] – привязанность и будущее, сила и любовь, которую мы, погрязшие в ярости и скуке, видим проходящей в грозовом небе и знаменах экстаза.

А. Рембо

Многие стихотворцы сходятся в мысли, что сила поэта, как пророка, в том, что посредством него глаголет Бог. Ошибочно говорить: «Я думаю, – скажет Рембо. – Надо сказать: меня думают (on me pense). Я есть некто иной (Je est un antre)». – «Нас думает» высшая сила, – вторит ему Малларме. Нас «некто мечтает» – Ж. Лафорг.

Поэт боговдохновен. Когда это исчерпывается, остается мастерство. Может быть, потому «их уходят» так рано… Или – они сами… Как Рембо…

В отличие от поэтов, которые всю свою жизнь повторяют юношеские эксперименты и в семидесятилетнем возрасте продолжают предаваться детским забавам, как это случилось с Каммингсом, Рембо рано осуществил на практике маллармистский призыв к молчанию.

Этот добровольный уход из поэзии в безмолвие, повторенный затем – пусть на некоторое время – Полем Валери, был неточно истолкован Бретоном как личностный максималистский миф, в котором творение «отринуло» своего творца. Нет, творение ощутило, что Творец вот-вот отвернется от него.

Рембо и Нуво, в расцвете сил ушедшие из поэзии, то есть свершившие то, что не удалось Элюару, Валери и Сернуде, покинули ее не из-за разочарования: они интуитивно ощутили поэтическую исчерпанность – чувство, неведомое большинству поэтов, даже таким как Верлен или Малларме. Таково свойство поэзии: иссякать задолго до одряхления. Таково свойство поэтов: цепляться за свое прошлое…

Бегство – всегда форма отчаяния, духовное самоубийство, как определил этот феномен А. Камю…

А, быть может, то была реакция на крах замыслов? Как часто невозможность мгновенной перестройки жизни ведет экзальтированные натуры к отказу… Искры, оставшиеся от Прометея.

Прекратив писать в возрасте, когда многие только начинают, Рембо как бы на собственном примере продемонстрировал правоту известного психиатра Ломброзо, который, выступая в качестве эксперта на судебном процессе, заявил, что писание стихов после сорока – признак психопатии…

А ведь есть и «объективная» версия – наших: он отказался от своей поэзии, поняв ее ущербность… далее следует длинное непереводимое португальское ругательство…

Отступление. Удивительно, сколь иные эпохи щедры на гениев, будто бы возникающих из рога изобилия, и изобильных каждый по себе.

Чему здесь удивляться? Хорошо унавоженная почва хорошо родит – это вам не наши бескрайние жирные поля, поросшие бурьяном…

Самый свободный век истории, давший этот взрыв гениальности, и «Капитал», поставивший на ней крест, – яркое свидетельство возможностей даже ограниченной свободы.

Подобно первому Возрождению, этот новый, поэтический Ренессанс, уже родивший свою погибель, был крайне индивидуалистичен. Вагнер, Шопенгауэр, заповеди Заратустры, штирнеровский эгоцентризм, Рескин, прерафаэлиты готовили почву для новых, неожиданных всходов.

* * *

Поэт-взлет, поэт-вопль, поэт-божья благодать, Соловей из Шарлевиля за четыре года пролетел два столетия: в шестнадцать – парнасский романтик, в семнадцать – эскапист, бегущий из бытия, в девятнадцать – Мафусаил, автор «Озарений», добровольно отказавшийся от Божьего дара.

Что это? Гениальная непоследовательность, случай, горькая ирония судьбы?

Эволюция Рембо – это эволюция модернизма…

Это уникальный феномен: 16-летний бунтарь обращается в 18-летнего мудреца, за короткий срок прошедшего путь прозрения, объявившего бунт грабежом и призвавшего рабов к благодати («Утро», «Дурная кровь»). Отвращаясь от мести, он слышит песнь небес, призывающую благословлять жизнь, умиротвориться, возлюбить ближних, созерцать добро.

Но мудрость юного Рембо оказалась еще глубже: обращение к природной и Божественной чистоте в «Пребывании в аду» происходит в атмосфере этого ада; поэт верит и сомневается; он обращается к Божественной первозданности сквозь черноту пожарищ – ада и сознания. Или сознания-ада.

Да, за 4 года Рембо прошел путь длиною в жизнь – нет, в эпоху – и не просто путь смертного, но путь мудреца, созревшего к началу жизни. В 1872 году вчерашний якобинец пишет свое «Головокружение» («Vertige»), о котором Брижамен Фондан скажет, что это прокламация не революции, а конца света. Поэт отрицает не только суверенов, но и вассалов, колонов – всю человеческую массу. Вполне в духе апокалипсиса речь идет о всеобщем уничтожении, мириадах убийств, морях крови и огня. В «Слезе», «Мишеле и Кристине», «Воспоминании» юный Соломон отрицает действительность ради