Земля под ее ногами - Салман Рушди
Шрифт:
Интервал:
Среди театральных критиков тоже нет единства. Звучат похвалы спонтанности, импровизаторскому характеру, грубой уличной балаганности этого феномена, но британцы осуждают чрезмерную продолжительность всемирного траура, французы сожалеют, что нет твердой направляющей руки, американцы озабочены отсутствием ведущих исполнителей и жизнеспособного второго акта. Однако вся театральная общественность в унисон жалуется, что к их воззрениям не относятся с должным вниманием, что с ними по-прежнему обращаются как с бедными родственниками, словно с нищими на пиру.
Здесь же продюсеры биографических телефильмов в поисках двойников — они призывают их на прослушивания и пробы. Очереди из тех, кто тешит себя надеждой, растягиваются на несколько кварталов.
Реми Осер тоже здесь, он определяет масштабы этого феномена как результат замыкания цепи обратной связи. Во времена, предшествовавшие глобализации средств массовой информации, вещает он, событие могло произойти, пройти свой пик и раствориться во времени, прежде чем большинство людей на земле успевало его заметить. Теперь, однако, изначальная чистота происходящего почти мгновенно заменяется телевизуализацией. Как только это показано по телевизору, люди перестают действовать, они исполняют роль. Не просто горюют, а изображают горе. Не создают феномен, повинуясь самым простым, спонтанным желаниям, а стремятся стать частью феномена, увиденного по телевизору. И все это так переплетено, что почти невозможно отделить звук от его эха, само событие — от его освещения в массмедиа. От того, что Реми настойчиво называет «моментализацией истории».
Вот пара лохматых «новых квакеров», параноик и мистик, — оба, вероятно, поклонники Гари Ларсона, отрицающие ее смерть: «А тело-то где? Вы покажите мне тело! Она не умерла, просто кто-то хотел убрать ее с дороги, вот и всё, нам нужно брать штурмом Пентагон, ООН, понимаешь?.. Нет, парень, она свободна, только мы недостойны ее, мы должны очиститься, и в час очищения она явится нам, — понимаешь, к чему я клоню? — может, прилетит на космическом корабле. А может быть, примчится на божественной колеснице. Чтобы освободить нас. Как Будда и Иисус, парень, она будет жить».
Телевидение.
У себя в «Орфее», один, я переживаю свою потерю. Обхватив себя руками, я дрожу на зимнем холоде, а мое белое дыхание повисает в морозном воздухе. Я сижу на крыше, в пальто и шляпе, прикрывая замерзшие уши, и пытаюсь удержать образ обнаженной Вины, загорающей средь лета, Вины, потягивающейся и оборачивающейся ко мне с томной вероломной улыбкой. Но сейчас слишком холодно, и потом, везде одно и то же, нет спасения от войны смыслов, белый воздух полон слов. Рассуждая диахронически, это событие в истории, которое будет понято со временем как феномен с определенными линейными предпосылками — социальными, культурными и политическими. Однако в синхроническом аспекте все его версии существуют одновременно, совместно формируя современное состояние искусства и жизни… ценность его состоит в бессмысленности смерти… ее радикальное отсутствие — это вакуум или бездна, могущая вместить в себя лавину смыслов… она превратилась в некое вместилище, в арену для выступления, и мы можем создать ее, исходя из собственного видения, так же, как когда-то мы придумали Бога… этому феномену не суждено сойти на нет в ближайшее время, учитывая его переход в фазу эксплуатации: футболки с ее последней фотографией, памятные монеты, кружки, одноклассники, слетевшиеся как мухи на мед и торгующие своими воспоминаниями, целая армия случайных любовников, люди из ее окружения, друзья… это всё факторы, многократно усиливающие значение данного феномена; она оказалась запертой в комнате, где есть эхо, и звук снова и снова отталкивается от стен, постепенно становясь глухим и размытым, менее отчетливым… это всего лишь шум… А теперь представьте, если бы она осталась жива: затухание славы, постепенное забвение, пустота… Вот что было бы настоящим концом, уходом в Подземный мир, — и самое ужасное, что она была бы еще жива. Может быть, всё только к лучшему? Навечно молодая, так ведь? Ну, по крайней мере, выглядящая молодой. Потрясающе, черт возьми, для женщины ее возраста.
Я замечаю, что стою и вовсю реву, беспомощно грозя руками слепому небу. Холодные слезы замерзают на лице. Как будто бы эта крыша — Башня молчания, место обиталища живой, обнаженной памяти о Вине, и над нею, беззащитной, если не считать моего присутствия, кружат стервятники.
Сорок дней спустя, вняв обращению Ормуса Камы, толпы покидают стадионы, и жизнь планеты постепенно возвращается в свою колею. По его поручению Сингхи часто появляются в суде, стремясь защитить «торговую марку „Вина“» от грубой эксплуатации. Их мишень — двойник Вины из «новых квакеров», куколка, которая распевает глупую песенку, пока сцена под ее ногами не начинает сначала вибрировать, а затем раскалывается и поглощает ее. Похоже, что вся лавина эмоций, порожденных феноменом Вины, окажется в конечном итоге на невольничьем рынке капитала. Одно мгновение она — богиня, а в следующее — уже торговая марка.
И в который уже раз я ее недооцениваю. Нет никаких сомнений в том, что бизнес не остановится ни перед чем, чтобы завладеть ею и использовать ее, что ее лицо не исчезнет с обложек журналов, что будут появляться все новые видеоигры и компакт-диски, наскоро изданные биографии и пиратские записи, равно как и циничные спекуляции о ее возможном спасении и прочий бред из Интернет-чатов. Правда также и то, что ее окружение — компания, выпускавшая ее диски, и Ормус с Сингхами в качестве ее менеджера и команды — тоже наживет капитал на «эффекте Вины», позволяя тиражировать ее портрет на пакетах с молоком, хлебом, на бутылках, вегетарианских продуктах, на пластинках и дисках.
(Однажды я прочел историю об одной женщине, ненавидевшей своего разгильдяя мужа. Когда он умер, она его кремировала и поместила прах в песочные часы, которые поставила на камин со словами: «Наконец-то, ублюдок, ты немного поработаешь». Я ни в коей мере не подвергаю сомнению любовь Ормуса к Вине, но он тоже посылает ее тень работать на благо семьи.)
Всё это так. Но в течение года стало очевидным, что в людской массе зреет нечто вроде землетрясения, что в разных странах земного шара почитатели Вины почувствовали вкус к коллективным акциям и радикальным переменам. Нестабильность, характерная для наших дней, их больше не пугает, теперь она воспринимается как нечто вполне возможное. Именно это стало подлинным наследием Вины, а вовсе не потоки слащавых речей или страдающие дурновкусием куколки.
И неспокойная земля тоже приготовила свои сюрпризы.
Вот как я это запомнил.
Целый год после ее смерти я был сам не свой, не знал, что делать с собой и своим горем, как жить дальше. Я все время вспоминал тот день на пляже Джуху и девочку в звездно-полосатом купальнике, поносившую все, что оказывалось в ее поле зрения. Именно в тот день я нарисовал для себя картину мира — каким я хотел его видеть, и с этого дня жил в этой картинке, до самой ее смерти. А теперь будто кто-то выхватил картинку у меня из рук и порвал на мелкие кусочки.
Когда у вас нет картины мира, вы не способны сделать выбор — жизненно важный или несущественный, не можете сделать нравственный выбор. Вы не знаете, где верх, где низ, идете ли вы куда или уже возвращаетесь и сколько будет дважды два.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!