На пороге прошлого - Юлия Цыпленкова

требуя возмездия, обвинили дайна и устроили в дайнате беспорядки. Расчет был на недовольных, которые должны были бы подхватить бунт, а засланные Кашуром смутьяны помогли бы им пролить больше крови. И вот когда Айдыгер оказался бы охвачен волнениями, тогда курменайский каан и намеревался отправить свое войско.

Ослабленный волнениями дайнат не мог оказать сопротивления объединенному войску нескольких таганов. И в глазах остальных каанов Кашур бы выглядел благородным мстителем, а не мелочной душонкой, которая опасалась возвышения того, кого даже не считала себе равным.

Задумка была хороша, и результат мог бы быть достигнут, но… Но Кашур просчитался в главном: айдыгерцам их новая жизнь нравилась. Они уважали своего правителя за силу духа и мудрость. И к племенам успели привыкнуть и даже сдружиться. А я и вовсе стала своей, и потому иртэгенцы сделали совсем не то, чего от них ожидали, – напали на смутьянов.

Всё пошло не по задуманному плану. И айдыгерцы отмахивались от шептунов, и чавузы отлавливали тех, кто сеял смуту, и главное, никого так и не нашлось, кто бы выполнил грязную работу. Еще и Шакин никогда не появлялся в одиночестве, да и появлялся там, где было многолюдно, нечасто.

В результате смутьяны поторопились. Никто из них не видел, как Шакин вернулся на подворье ягиров, когда войско неожиданно покинуло Айдыгер. Потом еще поднялась суета, пока искали меня. И пусть люди не понимали причины, по которой чавузы и ягиры прочесывают харат, но нервозности после отбытия дайна это добавило. И посланники Кашура решили, что лучшего момента уже не будет.

Однако закрыли ворота, и призвать в помощь своих уже не удалось. Иртэгенцы начали огрызаться и сами готовы были закрыть смутьянам рты. После они сделали в вовсе глупость, я говорю о ранении Шакина. Каанчи вышел, чтобы показать абсурдность обвинений, которые адресовали Танияру. И тогда, решив, что из толпы будет непонятно, кто совершил покушение, в нашего гостя метнули нож. Особого вреда не нанесли, а вот вооруженного вмешательства чавузов добились. Пришлось тоже пускать в ход оружие, чтобы отбиться.

Далее пришлось отбиваться и спасаться бегством. Но так как ворота были закрыты, то единственная лазейка, которую обнаружили курменайцы, – это строящееся подворье самих чавузов. Туда как раз пришли правнучки Олды, чтобы покормить его. Ворота оказались приоткрыты, туда смутьяны и забежали. А дальше были угрозы и шантаж.

Несмотря на похвалу дайна, Олды, разумеется, особого сопротивления оказать не мог в силу своего возраста. Однако отборной бранью нарушителей вверенного его заботам подворья полил. И добавил свой обед на голову одного из смутьянов. Принесенная ему похлебка была еще горячей, так что некий ущерб он все-таки нанес. После этого старика и голосящих девушек закрыли в сторожке Олды. Ну а дальше Элькос всех заморозил, и на этом бессмысленная и глупая выходка потерпела крах. А теперь шли облавы, новые допросы и опять облавы. И дайн, похоже, решил поучаствовать в очередном задержании. Мне он об этом не говорил.

Вздохнув, я не стала отчаиваться и решила дотянуться до супруга через перстень. А когда его одобрение было получено вместе с наставлениями, я отправилась на старое подворье. Юглус, шедший со мной, не скрывал своего неодобрения. Они с Бериком, как и Танияр с Элькосом, на Архама злились, несмотря на причины, побудившие его предать брата.

– Тебе повезло, друг мой, что Отец защитил вас от внушения, – поглядев на телохранителя, сказала я. – Иначе убивать меня мог и ты, и Берик, и даже Танияр. А могло быть и иначе. Если бы не огонь Белого Духа, вы попросту перебили бы друг друга и не мешали Алтааху.

– Нет…

– Да, – прервала я его. – Тебе повезло не стать куклой в чужих руках. Я с таким знакома еще с родного мира. Только мной управляли при помощи зелья. И если первый раз меня спас подарок магистра, который развеял чары, то во второй всё задуманное удалось, и я сама желала происходящего. И лишь на следующий день, всё осознав, ужаснулась. Так что я Архама понимаю как никто другой и злиться на него не намереваюсь. Он жертва, Юглус, а не предатель.

– Добрая ты, – проворчал ягир.

– Справедливая, – поправила я и вошла в ворота.

Старое подворье встретило нас тишиной. Не абсолютной, как это было несколько дней назад, но голоса слышались со стороны, где обитало семейство Фендара. На хозяйской половине царило пугающее молчание. Впрочем, и это тоже не совсем верно. Когда мы вошли в дом, детские голоса сразу же донеслись до слуха, но вот оживления не было.

– Милости Отца, – поздоровалась я с Эчиль и девочками.

– Ох, Ашити, – вздрогнула от неожиданности свояченица.

– Тетя! – воскликнула Тейа.

– А где малыши? – полюбопытствовал Йейга.

– Р-рыр-рхи! – пророкотала Белек.

– Нет, рырхов со мной нет. – Я с улыбкой развела руками. – Они уже не нуждаются во мне, как раньше, и сами решают, когда и куда им пойти. Сейчас они на подворье.

Эчиль подошла ко мне. Взгляд ее был испытующим, и я обняла ее. Однако быстро отстранилась.

– Как Архам?

– Сидит в своем логове, даже разговаривать не хочет, – со вздохом ответила свояченица. – Я хотела его накормить, но он отказался. Даже глотка воды не выпил за всё время. Я спрашиваю: «За что ты так с собой?» А он говорит: «Я предал брата». Что случилось, Ашити? Никто из вас не рассказывает, а я не понимаю, как он мог предать, когда был рад, что вернулся, и Танияр его простил. Он ведь ни разу дурного слова не сказал ни о ком из вас. И та работа, которую вы поручили, ему нравилась. Так и говорил, что быть помощником брата ему больше нравится, чем кааном. Говорил, что наконец чувствует себя полезным. И вдруг – предал.

Эчиль не видела того, кто их усыпил. Просто почувствовала уже знакомый запах… и всё. Впрочем, Архам и вправду этого не делал. Он пришел на подворье по зову махира, когда там уже все спали. Ну а что было дальше, вы уже знаете. Обитатели же подворья пропустили все известные события, и потому наша свояченица пребывала в неведении того, что сделал ее муж.

– Он хотел убить меня и Тамина, – сказала я, но тут же добавила, пока Эчиль в ошеломлении хлопала ресницами: – Им управлял махир, сестрица. Архам стал орудием илгизита, но он помнит всё, что говорил и делал, потому и казнит себя. Я пришла, чтобы ему помочь. Отведи меня к своему мужу, я постараюсь его успокоить.

Она машинально кивнула и даже направилась прочь из детской, но опомнилась и велела:

– Тейа,