Кисельные берега - Анна Осьмак

чужих краёв совершенно одного, без защиты и вспомоществования – вот как это называется, скажи мне? А? Как? Подлостью это называется – я уж слов выбирать не стану, так и знай! Назову всё, как есть – я правду-матку рубать с плеча человек привычный! Уж если человек подлец, я так и скажу: подлец ты, паря! Даром, что оборотень…

- Он не подлец! – взъярилась Кира, вскакивая. – Не смей о нём так говорить! Да в его мизинце больше порядочности и честности, чем во всех вас!.. Да вот, кстати, - Кира хищно прищурилась на мелькнувшую у противоположного борта загорелую лысину, - и капитан не даст соврать… Правда ведь, капитан?

Капитан сердито пощипал себя за и без того жидкий ус, - но – куда деваться с подводной лодки – хошь не хошь, а встретиться всё равно пришлось бы. А встретившись, объясниться.

Засунув, по своему обыкновению, большие пальцы рук за кушак, Синьбао с мрачной физиономией направился в сторону своих беспокойных пассажиров.

- Может, ты, капитан, расскажешь нам почему Медведь разорвал контракт и остался на берегу? – мрачно поинтересовалась Кира у человека, которого совсем недавно считала своим другом, на которого во время своего гаремного заточения надеялась и уповала.

- Может, и расскажу, - капитан бросил исподлобья взгляд на своего нанимателя.

- Ну чиво, чиво ты расскажешь, олух царя небесного? – заволновался Никанорыч. – Что ты, бусурманин, понимаешь в делах наших, свойских?

«Бусурманин» сделал вид, что не уразумел сих жалобных призывов:

- Медведь говорил, будто знакомца в городе встретил, который свёл его с нужным человеком во дворце, помог с палачом договориться… Так человек этот за помощь свою услугу с витязя нашего стребовал. Пришлось ему остаться ради оплаты долга.

Кира перевела взгляд на Никанорыча – тот с независимым видом пристально обозревал совершенно чистое небо.

- А Порфирий Никанорыч сказывали, будто помощь та серебром была оплачена…

Капитан пожал плечами:

- Господин купец денег выдал только палачу на взятку. И ту охранник евойный еле выклянчил, гордости своей не щадя, в счёт своего жалованья. Пустым на берег ушёл. А уж посреднику господин купец заплатить наотрез отказался.

- Ну так и што? – вскинулся Никанорыч. – И отказался! Имею право! У меня, рази, колодец бездонный со деньгами? Али куры мои серебром гадят? Где я вам наберусь добра на все ваши хотелки? Всё раздай, Порфирий Никанорыч, и езжай пустым во земли Египетски!! Чего ради, спрашивается, я тады туда прусь? Голым задом посверкать перед тамошними торговцами? И с чем оттель вернусь? Чем расплачусь с Синьбаичем за фрахт?

- Пять монет сверху ничего бы не решили… - буркнул капитан.

- Не решили, говоришь? – побагровел от негодования Никанорыч. – Что ж ты, уважаемый - коли малость это така, котора ничего не решает - не добавил эту малость из своей мошны, а? Небось, твои сбережения тако же не пятью серебрениками ограничиваются? Чиво? Чиво щуришься-то? Правда глаза колет? – Никанорыч, довольный, что уел оппонента-разоблачителя, высокомерно сплюнул на палубу. – То-то жа. А то много тут умачей, как я погляжу, чужие деньги считать и ноги им пристраивать: «сюды, Порфирий Никанорыч, определи кровные свои, туды отсыпь». А Порфирий Никанорыч, простодыра, рад стараться! Всё раздай – и будет мало, так бы хапали и хапали, хапали и хапали, упыри…

Купец прошёлся гоголем между оглушённых его бурным выступлением слушателей и решил добить поверженного противника, дабы закрепить победу:

- Ты бы, друг сердешный Синьбаич, чем на старика бочку катить, лучше девоньке нашей, внове воскресшей, объяснил бы: отчего не сообщил друзьям её найденным о судьбинушке горемычной? Отчего не поведал им, как просила она о помощи слёзно, последней надеждой своея тебя полагая? А? Отчего это мы о заточении ея позорном лишь случайно узнали?

Кира медленно повернула голову к капитану:

- Почему, Синьбао? - просила она и голос её дрогнул.

- Думал, нет… смысла, - буркнул капитан. – Что ты казнена давно и…

- Ага, ага… - саркастически закивал Никанорыч. – Бекало-мекало. Оправдания, они, друг Синьбаич, как пупок, у всех, знаешь ли, имеются. А по существу? Думал-не думал… Сказал бы, исполнил, что просили, а там бы другие уже думали. Так нет же!

Почувствовав себя хозяином положения, купец вальяжно привалился задом к борту, картинно скрестил на груди руки:

- Хошь, девка, я скажу тебе, что на самом деле двигало этим брехучим сяньцем? Корыстолюбие! И ничтоже боле.

Кира повернулась к оратору – ну, чисто сова: круглые глаза таращит и туда-сюда головой вертит, от одного разочарования к другому. Слава всем богам, светлый образ её вышеградского витязя в медвежьей шкуре остался пока не замаранным. Напротив – ещё сильнее просветлел и вознёсся…

- Он ведь, девка, и так в Цзудухэ собирался плыть. И там ему труда было немного «Возок» мой сыскать. Он, может статься, даже искал его ещё с намерением новости о тебе до меня донести, но… Быстро передумал, как только удалось ему со мной об экспедиции столковаться. Так ведь, Синьбаич? Нигде не соврал я сгоряча? Вот то-то же и оно… Ась? Почему передумал, говоришь? Да потому что. Вот представь, девка: кинулись бы мы тебя спасать – экспедиция бы отложилась. Либо вовсе сорвалась. Ни к чему это деловым людям, особенно тем, - уничтожающий взгляд в сторону капитана, - которые барыш свой превыше всего блюдут! Он и промочал, само собой. Так что, душа моя, коли не застиг бы нас у Муралы энтой штиль, коли не застряли бы мы здесь, да коли не случился в связи с этим у Синьбаича приступ откровения, так бы мы и плыли ныне к землям Египетским без тебя. Так-то вот. Такой вот гусь приятель твой, Кира Андревна… А всё туда же – разоблачателя из себя корчит: дал ты, Порфирий Никанорыч, деньгу свою кровную на спасение души христьянской, да ма-а-ло. Дай ещё. А я в сторонке постою, бамбук покурю…

Синьбао был посрамлён и разбит на голову. Но признавать этого – хотя бы чисто внешне – не собирался. Капитан презрительно сплюнул, развернулся на каблуках и, не торопясь, прошествовал за носовые постройки.

- Ну? Как я его? – запросил аплодисментов у единственной слушательницы купец-молодец. – Видала? Умыл и обул подлеца!

У Киры резко и внезапно зачесались кулаки. Жуть как захотелось стукнуть по этой самодовольной роже и сказать всё, что думает она о её обладателе. Но… как