Рыбари и Виноградари. Книга II. В начале перемен - Михаил Давидович Харит

Ездовые затянули песню, каждый свою. Те, кто слышал, как поют ослы, согласятся, что вокал не главное достоинство этих созданий. В данном случае имела место поистине адская какофония.

— Вы тут развлекайтесь, — не выдержал Альберг, — а я полечу. Не всем же бездельничать в неге и роскоши.

Ехали минут двадцать. Наконец телега остановилась. Максим с трудом выбрался, чувствуя себя оглохшей отбивной.

— У тебя нет онемения тела? — подозрительно поинтересовался рыжий. — Не хотелось бы заразиться.

Ослы радостно заржали.

Горбатый чёрт с гордостью объявил:

— Мы прибыли. Если желаете отблагодарить скромных провожатых, самое время.

Перед глазами за прозрачным стеклом виделась ячейка с гигантским пространством смертельных для человека джунглей. Стволы ощетинились острыми ножами-колючками. Ядовитые лианы свисали с каждой ветки. Внизу копошился бурый ковёр из пережёванных остатков растительности, в которых сновали жуткие многоножки да скорпионы. Среди зарослей мелькнуло тело питона.

Сердце Максима замерло. Похоже, самые худшие предчувствия сбывались. Его женщину заточили в ужасную камеру, подвергли ежесекундной пытке. Её нежное тело кусают тысячи злобных тварей.

Неожиданно понял, что буквально трясётся от злости.

— Вы упрятали сюда Софию? — Голос сорвался, и получилось низкое рычание.

Сжал кулаки и сделал шаг к нагло ухмыляющемуся верблюду.

— Ты чего? — испуганно попятился тот. — Я вообще ни при чём.

Максима захлестнула ярость. Примерно такую же испытал в далёкой юности, встретив на войне вербовавшего его офицера. Он поднял голову и закричал кому-то в безразличных жёлтых небесах:

— Зачем ты так всё устроил? Кто ты такой вообще? Нет тебе дела до людских страданий? А София? За что ты запихнул сюда мать собственного ребёнка? Или привык убивать своих детей? Молчишь? Ты всегда молчишь!

Поскольку ответа не было, сделал то, что в тот момент требовал его вскипевший мозг. Со всего маху врезал верблюду в выпяченную челюсть.

Ослы восторженно загалдели:

— Хук справа! Дай ему! Мочи!

Альберг отважно повис на руках озверевшего мужчины:

— Стой! Твою ж мать! Спокойствие, только спокойствие!

Верблюд изумлённо потирал морду, не делая попытки ввязаться в драку. Наконец очумело взвыл:

— Ты чего? Дурак?

Ополоумевший Максим рвался в бой, пытаясь стряхнуть с себя Альберга. Но тот оказался весьма крепким и орал что есть мочи прямо в ухо:

— Идиот! Тут нет Софии! Это другая ячейка!

— Спятил, — возмущался чёрт.

Наконец Максим сообразил.

— Что?

— София не в этой ячейке. Человек здесь не проживёт и секунды.

Максим почувствовал, как перед глазами плывут красные и чёрные пятна. Замер. Перестал вырываться.

— Всё! Успокоился? — Рыжий разжал объятья. — Зачем животную бьёшь?

— Да, — обиженно подтвердил верблюд. — Совсем мозгов нет? Чуть что, кулаками махать… Это их мир. — Он показал на огромную змею. — Твоя самка там, — кивнул куда-то вверх.

— Где? — не понял Максим.

Взглянул ввысь, где продолжались ряды сот.

Наконец что-то сообразил:

— Извини. Чего-то день у меня не задался. Сегодня друга убил. Теперь вот ты под горячую руку попал… Прости…

Верблюд примирительно поднял передние лапы:

— Ладно. Чего там. Сам такой. Не ангел…

Ишаки шумно базарили:

— Эх! Разве так надо? Раз — по сусалам, два — по вые. Уноси готовенького…

— Цыц! — рявкнул на них чёрт. — Сейчас покажу кузькину мать!

Странная угроза подействовала. Ослы обрели серьёзность, задумались и ушли в себя, что, наверное, было сложно для ослов.

— Не будем раздувать инцидент. Не видите, у гостя характер адский. Вскипает, как смола. Свой парень!

Свой парень сконфуженно кивнул. И правда, ошибка вышла.

А верблюд, как ни в чём не бывало, продолжал:

— Сейчас проверят пропуска. И отправитесь прямиком к своей красавице.

Неожиданно ближайший наплыв, свисающий откуда то сверху, шевельнулся, отклеился от грани гигантской соты и потянулся навстречу. Стало понятно, что это щупальце неведомого чудовища. Так вот что за серые холмы примостились в поднебесье. Осьминоги размером с эсминец. Максим не стал представлять себе кошмарных монстров, чтобы не вспоминать их до самой смерти. Зачем пустые душевные страдания?

Чёрт подобострастно протянул щупальцу клочок картона:

— Вот! Извольте. Гостевой пропуск.

Чудище змеиным движением захватило документ, в его белёсой шкуре открылся зев, что-то щёлкнуло и прокомпостировало бумажку.

— Лады! — обрадовался чёрт. — Чувствительно благодарен!

Он щёлкнул копытами и отдал честь, с восторгом глядя куда-то ввысь.

Неожиданно Альберг присел враскоряку:

— Залезай мне на плечи, драчун.

— Что?

— Взлетим.

— Сможешь меня поднять?

— Там и узнаем. Не расстраивайся. Будет тяжело — я тебя скину.

— А… Тогда всё в порядке.

Максим взгромоздился на широкие плечи рыжего, как Вакула на чёрта. Сзади раздалось жужжание моторчика, и стена из сот вдруг рванулась вниз.

Через пару минут они оказались перед ячейкой, за которой виднелся прекрасный сад. Нет. Лишь в первую секунду он казался таким. Затем возникло тревожное чувство — что-то в этой красоте неправильное. Так бывает, смотришь на юную прелестницу и вдруг замечаешь, что всё ненастоящее: брови нарисованы, румянец от пудры, губы сияют помадой, ресницы накладные. Смой краску, и что окажется на самом деле?

Дьявольская красота этого сада сводила челюсти кислым лимоном. Не было места, не заполненного ярчайшими цветами, обведёнными по контуру тонкой полоской зелени. Будто картинка, нарисованная в книжке-раскраске. Где художнику дали лишь пяток красок, строго запретив их смешивать. Оттенки отсутствовали. Красный был бескомпромиссно красным, а белый — патриархально белым. Фата невесты выглядела бы грязной тряпкой по сравнению с сияющей белизной соцветий чрезвычайно махрового жасмина.

Жёлтый диск солнца не слепил, а тихо сиял и казался нарисованным с помощью циркуля. От него исходили ровные линии солнечных лучей. Вокруг на синем небе застыли равномерно разбросанные аккуратные облака.

Изумрудная трава походила на дорогой ковёр. Ни одна травинка не торчала выше остальных, и не было ни единой, которая осмелилась бы сломаться, пожухнуть или просто отстать в своём росте.

Чисто вымытые бабочки сновали строго по часовой стрелке. Навстречу летали не менее дрессированные полосатые пчёлы. Во всём господствовала строгая симметрия.

Запахи не ощущались. Но тут прозрачная преграда исчезла, и охлаждённый аромат освежителя воздуха ворвался в перегретый воздух пустыни.

— Слезай уже. Проходи, не выстужай ад! — буркнул Альберг.

Они оказались в саду.

Мягкая мелодия, заимствованная из массажного салона, заменяла звуки природы.

Прошли по идеально прямой дорожке мимо белоснежных гипсовых красавцев с крыльями.

Наконец впереди показался кукольный домик. Розовые стены, синие ставни, жёлтая крыша с башенкой, украшенной золотым флюгером со стразами. С неба свисали гирлянды красных роз, флажков, серпантина и обволакивали домик, будто новогоднюю ёлку.

Подошли к входу, где на ступеньках стояли позолоченные скульптурки котов с весьма зверским выражением на усатых мордах. Дверь распахнулась, и на порог выбежала София в пышном розовом платье с оборочками и бантиками. Прямо посередине юбки располагалось на удивление неаккуратное грязное пятно.

Альберг подскочил к ней, обхватив пухлой рукой за талию:

— Привёл, но имей в виду, уши у него подкачали. Оттопырены. Да еще задира и моется ежечасно. Чего ты в нём нашла? То ли дело я — красивый, умный…

— Ой!!! Как я рада!

Максим вдруг понял, что за всё время их знакомства девушка не проявляла такого восторга от его появления.

— Что ты здесь делаешь?

— Меня прячут.

— От кого?

— От всех. Сижу здесь как дура.

— Вроде бы красиво, — покривил душой Максим. — Мама Иисуса тоже скрывалась в Египте. Наверное,