Вавилон - Маргита Фигули

Она не ошиблась — княгиня и в самом деле радушно приняла внука Иоакима, предложив ему, как и всем знатным своим гостям, благовоний и вина.

Украсив волосы нардом, с сардониксовой чашей в руках, Зоробабель сидел в комнате со сводчатым потолком. Посредине, огороженный серебряными перильцами, бил фонтан, журча и рассыпая вокруг жемчужные брызги. Фонтан окружали низкий кустарник и цветы, которые и в жару сохраняли земле влагу. Стены комнаты были увешаны пестрыми коврами, а пол устлан мягкими подушками.

Возле Зоробабеля, тоже с веткой нарда в волосах и сардониксовой чашей в руках, сидела Телкиза, облаченная в яркие одежды, похожая на диковинную бабочку, опустившуюся на лепесток лаванды. Она отпивала маленькими глотками густое вино, рисуя в своем воображении, как трепетные руки гостя обовьют ее стан, словно плющ — ствол платана.

Телкиза пыталась прогнать навязчивое видение, зная, как скоро наскучит ей подобная связь. И все-таки ловила себя на том, что вспыхнувшая страсть вот-вот прорвется. Воцарившаяся тишина лишь усиливала ее волнение.

Однако молодой красавец не обнаруживал того, к чему обычно склонна пылкая молодость. Опершись на локоть, он задумчиво смотрел куда-то вдаль, сквозь стены; в бескрайних просторах мира виделись ему лениво катящие свои воды Иордан и Кедр, мерещились вершины Светлых гор и Ливана, где Гильгамеш, царь Урука, одержал верх над чудовищем Хумбаба, хранителем кедровых лесов. Веками халдейские цари истребляли священный Ливан, сплавляя вниз по Евфрату могучие бревна на постройку дворцов, несокрушимых твердынь, защищавших их жизнь и власть. Среди зелени олив и виноградных лоз Зоробабель видел Иерусалим. Иерусалим — вечная, несбыточная мечта его соплеменников.

Зоробабель прикрыл глаза и проглотил подкативший к горлу ком.

Телкиза заметила это и сказала опечаленному гостю:

— Я вижу, ты не умеешь радоваться в радости, внук Иоакима. Поверь же скорбь свою той, которая поможет тебе. Иль ты не веришь, что Телкиза управляет волей царей, сановников и вельмож? Откройся мне, и ты убедишься, что в моих словах нет и доли преувеличения. Тебя мучает что-то, я вижу это по твоему лицу и хочу тебе помочь. Ну, Зоробабель…

— О чем ты просишь меня, княгиня? — спросил он. Телкиза пронзительно и пристально взглянула на него. Как преграду, Зоробабель поставил между ней и собою чашу с искристым напитком.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив и забыл об этом суровом мире.

— Халдеи убили во мне способность радоваться дарам жизни. Зато я хорошо знаю, что такое смерть и страдание. Нет, княгиня, счастье не для меня. Думы мои — о народе, который сейчас умирает под плетьми и гибнет от копий вавилонских солдат.

— Ты должен был просить царя Валтасара не отказать твоему народу в милости.

— Я пытался сделать это, но царь не допустил меня к себе.

— Я испрошу у него эту милость. И больше того. Я упрошу царя освободить вас из плена, вы вернетесь в свой Иерусалим.

— Княгиня… — тихо произнес он, — княгиня…

— Однако ты не слишком мне доверяешь, не слишком… Но ты еще узнаешь Телкизу, увидишь, какая власть мне дана. Ты будешь царем Иерусалима, Зоробабель! О, если бы я захотела, я сделала бы тебя владыкой самого Вавилона, поверь мне. — Телкиза вспомнила, что то же самое говорил женщинам Валтасар, заставляя их уступить ему. Теперь она следовала его примеру.

Зоробабель чуть ли не брезгливо отшатнулся от нее. Телкиза поставила чашу на подушку и протянула к нему руки.

— Ты холоден, как стены подвала в моем дворце, — выговаривала она ему. — Словно мертвый. Отчего не приникнешь ты к огню, что полыхает подле тебя? На всю жизнь запомнил бы ты этот миг блаженства. На всю жизнь. Зоробабель. Не было еще мужчины, который не желал бы меня тем сильнее, чем дольше сжимал в своих объятиях.

Юношу охватили жалость к себе и трепет желания. Ее красота — красота золотистого лотоса, юная прелесть яблоневого цвета — волновала его, зажигала его взор, но всякий раз, как он порывался протянуть руку, неведомая сила останавливала его.

Но тут кстати, со светильником и торбой в руках вошла рабыня Гемеза. Насыпав в золотую курильницу травяного крошева и кусочков какого-то плода, она окропила их душистым маслом и подожгла. Затем рабыня удалилась, и шорох ее шагов был поглощен лепетом фонтана.

Клубы дыма повисли под сводами, наслаиваясь ярусами, точно пепельные облака.

Зоробабель вдохнул их аромат и заметил:

— Благовония слишком пряны, княгиня.

— Я хочу, чтобы ты забыл все дурное в чувствовал себя счастливым. Вообрази, ты — царь Вавилона или царь земель над Иорданом. О, ты скоро станешь им. Закрой глаза и представь, что вас освободили из вавилонского плена и ты держишь путь в места, где некогда был основан Иерусалим. И если это будет тебе приятно, считай, что я бросила в Вавилоне дворцы и богатство и странствую вместе с тобой. — Телкиза опустила ресницы и, словно невзначай, провела рукой по его талии. — Вообрази, что мы уже возле песчаных холмов и скоро увидим виноградные лозы на их склонах. — Она сделала паузу, прислушалась. — Я уже слышу шум Кедра. Если долгая дорога утомила тебя, — продолжала она с ласковым участием, — мы приляжем в тени сосен на берегу реки и отдохнем, мой царь.

— Отчего ты величаешь меня царем, княгиня, когда я вовсе не царь? — перебил Зоробабель Телкизу, поняв всю бессмысленную вздорность ее речей.

Женщина переменила позу и оперлась на локоть.

— Какая разница, царь ты иль нет, — горько усмехнулась она. — Мы живем в такое время, когда все может обернуться и явью и сном, все может иметь два лица, как монета две стороны. Где правда, а где ложь — разобрать уже невозможно. Мы утратили меру и чувство подлинного и поддельного. Жестокое время! С какой радостью я ушла бы отсюда далеко-далеко…

Оставила бы сокровища и дворцы, лишь бы снова обрести силу и желание жить. Ты не можешь более страдать, мне же гораздо тяжелее — у меня нет сил жить.

Она вздохнула, мельком окинув его изящную, словно точеную фигуру. Еще недавно страсть не выпустила бы ее из своих сетей, а теперь Телкиза глядит на все, как покойница, у которой чудом остались жить одни глаза.

— Ты мне не веришь, — начала она снова, и в голосе все явственнее звучали горестные нотки, — а я отдала бы не только дворцы и богатства но и жизнь и богов, только бы еще раз, сгорая от любви, признаться:

«Ради тебя отрекаюсь от жизни, красоты и молодости, потому что ты — сама жизнь, красота и молодость». Когда я прикасаюсь к тебе, — Телкиза снова провела рукой по его шелковой одежде, — видишь, с какой тоской и нежностью я прикасаюсь к тебе, — в меня словно вливается сок девственных берез, нектар раненого цветка амбры, дарующий богам бессмертие. У тебя в крови огонь, мой милый, вот — я ощущаю его, прикладывая ладонь к твоей пульсирующей жилке.

Она затихла и устремилась на него пристальный взгляд.