Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Для Горького Гражданская война была не борьбой между добром и злом, прогрессом и реакцией, а главным образом борьбой с врожденным анархизмом и инертностью русских людей. Жалобы противников коммунистов не вызывают у него сочувствия: «Позвольте мне напомнить вам, что наибольшее зло и самая бесстыдная ложь исходит от побежденных и униженных». Он не оправдывает жестокость и низость большевиков: «Политики всех уровней наибольшие грешники из всех грешников… независимо от идей, которыми они якобы руководствуются, все они ведут себя подобно животным…» Но главный герой Горького – простой человек, объект поклонения и надежд всех поколений революционеров, русский крестьянин. Горький пишет, что он никогда не видел в нем благородного дикаря, человека доброжелательного, гостеприимного, наделенного природной мудростью. В действительности это ограниченный, хитрый, скупой и ленивый человек. В Гражданскую войну Горький слушал жуткие рассказы о том, как крестьяне, не важно, красные, белые или еще какие-то, проявляли невероятную жестокость, зачастую превосходящую садистские методы ВЧК и карательных отрядов белых.

Горький показал глупую, примитивную злобу «человека из народа», хотя сам имел пролетарское происхождение. У него есть рассказ о крестьянине, который признался городскому господину в том, что очень обеспокоен: он убил башкира и украл его корову, так будут ли судить его за воровство? А не боится ли он, что понесет серьезное наказание за убийство? «Это ничего, люди теперь стоят дешево», – ответил крестьянин. Писатель с легкостью отметает официальный миф о том, что революция сделана массами. Революция, говорит он, – результат деятельности «крошечной группы интеллигентов, возглавившей несколько тысяч рабочих, которым внушили определенные идеи…».

Как насчет будущего? Есть надежда, пишет Горький, что «как евреев Моисей вывел из египетского рабства, так постепенно исчезнут из деревень полудикие, глупые и равнодушные русские крестьяне». Пришедшие им на смену люди будут не слишком привлекательны. В будущем русские крестьяне не будут «увлекаться теорией Эйнштейна, понимать величие Шекспира или Леонардо да Винчи…», но они поймут «значение электричества, важность научных методов в агрономии, пользу от использования трактора и необходимость иметь в каждой деревне квалифицированного врача и мощеную дорогу».

Мрачные мысли Горького рисуют, конечно, только одну сторону картины, ту, что изображает озлобленный горожанин – интеллигент. Даже при том, что его книга была издана в Берлине, Горький не мог, если бы и захотел, показать другую сторону: сколько бед принесли крестьянам и красные, и белые. Организованные большевиками продовольственные отряды для оказания помощи голодающим городам, приезжая в деревни, пытали и казнили бесчисленное число крестьян. Приказ Троцкого предписывал сжигать каждое жилище, где нашел пристанище дезертир из Красной армии. Если учесть, что количество дезертиров превышало два с половиной миллиона человек, то получается, что горели целые деревни.

Но, создавая новый, достаточно односторонний стереотип русского крестьянина, Горький затрагивает более глубинные проблемы. Самые идеалистически настроенные коммунисты почувствовали разочарование в прежних лозунгах и призывах, с которыми партия захватила власть в октябре. Не только «несчастный крестьянин» виделся теперь под разными углами зрения (середняк всегда вызывал подозрение, кулак был настоящим буржуем). Промышленный рабочий, главная опора партии, во многих случаях начал проявлять враждебность к большевикам. Ленину было трудно объяснить, почему наиболее классово-сознательная и организованная часть рабочего класса опять начинает попадать под влияние меньшевиков и эсеров. Типографии, доказывал Ленин, печатали меньшевистские и прочие издания, потому что были подкуплены буржуазией. Но эта странная логика вряд ли объяснит, почему столь долгое время Союз железнодорожников был источником раздражения для большевиков.

Росло разочарование коммунистов в собственной партии и методах ее правления. Основу партии составляла коммунистическая элита, сохранившая тем не менее какие-то социал-демократические традиции, дружеское равноправие и свободу дискуссий. Во время войны Троцкий, не испытывая ни малейших сомнений, заключал в тюрьму и расстреливал коммунистов-ветеранов. Просители просиживали часами в приемных наркоматов. С первых дней новой власти уже обнаружились симптомы врожденного заболевания – бюрократизма. Всего за год те люди, которые в октябре 1917-го молили освободить их от министерских обязанностей, обзавелись секретарями, персональным окружением, боролись за раздел сфер влияния, жалуясь в ЦК или лично Ленину на происки коллег и их пренебрежительное отношение к обязанностям. В августе 1918 года в одной только Москве насчитывалось двести тридцать одна тысяча партийных и государственных чиновников. Коммунистам этот буйно разросшийся бюрократический аппарат, с его привилегиями, канцелярской волокитой и пренебрежительным отношением к простым гражданам, казался чем-то невероятным и чудовищным. Ленин приходил в ярость, сталкиваясь с примерами бюрократизма и чиновничьего произвола. Он тут же направлял в комиссариат или Совет письмо, требуя отстранения от должности виновного чиновника, заключения его в тюрьму на неделю, на год. Но эти отдельные случаи не могли изменить общей картины. Бюрократия все разрасталась и разрасталась.

Ленин был не в силах победить бюрократизм. Единственным средством, с помощью которого можно было ограничить это чудовище, были правительственные законы, которые были ему так же отвратительны, как буржуазные, обывательские понятия. Невероятно чувствительный к любым проявлениям чиновничьего произвола, грубости и бюрократизму, Ленин отказывался признать, что единственный способ борьбы с этими проявлениями – судебные разбирательства. 17 мая 1922 года, уже после окончания Гражданской войны, юрист, бывший член коллегии адвокатов Самары и Санкт-Петербурга, Владимир Ульянов-Ленин писал наркому юстиции: «Нельзя обходиться без террора, обещать это было бы самообманом и ложью».[390]

Нельзя видеть в этом садизм или восхищение террором ради террора. К Ленину вновь вернулось прежнее раздражение на то, что напоминало об идеологии исчезнувшего мира либеральной интеллигенции, об «обывательских» понятиях беспристрастного правосудия и независимой судебной власти, то, к чему стремилась Россия времен его юности.

Итак, борьба Ленина против обюрокрачивания партии и государства продолжалась до конца его жизни. На смертном одре он прокручивал в уме разные схемы, на основе которых советские учреждения могли бы вернуть утраченную связь с чувствами и стремлениями масс. В своем последнем письме партии он выражает недовольство грубостью партийных чиновников, направленной в тот момент против его семьи. Сталин, творение и преданный помощник Ленина, оскорбил его жену, Надежду Крупскую.

Уже в марте 1919 года на VIII съезде РКП (б) большевики почувствовали атмосферу разочарованности, несогласия, недоброжелательства. Съезд сам по себе носил парадоксальный характер. Еще впереди были самые тяжелые испытания Гражданской войны, а съезд обсуждал новую программу партии, определявшую задачи и пути построения социалистического общества, словно уже не существовало никакой угрозы со стороны Деникина, Колчака и Юденича. Какое огромное различие с предыдущим съездом, на котором горстка делегатов тайком обсуждала, не сможет ли новое наступление германской армии не то что прервать работу съезда, а уничтожить советскую власть. Ленин тогда подвергся жесточайшей критике, отчаянно доказывая необходимость ратификации позорного договора, поскольку понимал, что он даст необходимую стране передышку. Теперь он был бесспорным лидером-победителем, и четыреста делегатов встретили его появление бурей оваций.