Охотники на мамонтов - Джин М. Ауэл

Эйла отбросила покрывало и встала. Осторожно она откинула полог и подошла к корзине, чтобы облегчиться, затем натянула через голову рубаху и двинулась к очагу. Она услышала покашливание, потом — отчаянный, спазматический кашель, потом опять стон. Эйла разожгла угли, добавила немного щепок и обломков костей, пока огонь не разгорелся, потом положила в него нагреваться несколько плоских камешков и потянулась за мехом с водой.

— Можешь заварить и мне чаю, — заметил Мамут из полутьмы, сбрасывая покрывало и садясь на лежанке. — Думаю, скоро всем нам придется вставать.

Эйла кивнула и добавила в посудину для приготовления пищи еще воды. Опять донесся кашель, потом — какое-то движение и приглушенные голоса из Журавлиного очага.

— Нужно, чтобы кто-то успокоил ее кашель и облегчил родовые муки… если еще не поздно. Думаю, надо приготовить мои снадобья, — сказала Эйла, опустив чашку, и, помедлив, добавила: — На случай если меня позовут.

Она подняла головню и пошла к себе; Мамут видел, как она перерывает корешки и сушеные травы, которые принесла с собой из долины. «Как интересно наблюдать за ее целительским искусством, — подумал Мамут. — Хотя она слишком молода для этого ремесла. На месте Фребека я больше беспокоился бы из-за ее молодости, неопытности, чем из-за происхождения. Я знаю, ее обучали лучшие целительницы, но откуда она, в ее возрасте, столько знает? Должно быть, она рождена с этим, и эта их знахарка, Иза, с самого начала почуяла ее дар». Его размышления прервал отчаянный приступ кашля, донесшийся из Журавлиного очага.

* * *

— На, Фрали, выпей воды, — нетерпеливо сказал Фребек. Фрали покачала головой. Она не в состоянии была говорить, из последних сил пытаясь сдержать кашель. Она лежала на боку, оперевшись на локоть, прикрывая рот кожаным лоскутом. Глаза ее блестели от жара, лицо покраснело от напряжения. Она поглядела на свою мать; Крози, сидевшая на лежанке рядом с проходом, не сводила с нее глаз.

Ужас и отчаяние Крози были очевидны. Она приложила все силы, чтобы убедить свою дочь попросить о помощи; она убеждала, спорила, настаивала — все без толку. Она даже взяла у Эйлы снадобье против ее простуды, но Фрали была настолько глупа, что отказалась даже от этой доступной помощи. А все этот тупой мужик, этот Фребек, но об этом и говорить не стоит. Крози решила, что больше не проронит ни слова.

Кашель Фрали утих, и она в изнеможении опустилась на постель. Может, другая боль, в которой она не хотела себе признаться, сейчас тоже отступит. Фрали лежала, затаив дыхание, в тревожном ожидании, словно боясь спугнуть кого-то. Боль началась в нижней части спины. Она закрыла глаза и вздохнула, пытаясь отогнать боль. Она приложила руку к низу своего набухшего живота, почувствовала, как сжались мускулы, — и страх охватил ее. «Слишком рано, — подумала она. — Время родиться ребенку придет не раньше следующей луны».

— Фрали… С тобой все в порядке? — спросил Фребек, все еще стоявший со своей водой.

Она попыталась улыбнуться, видя его страх, но силы покинули ее.

— Это кашель, — сказала она. — Весной все болеют.

Никто его не понимает, думала она, и меньше всех — ее мать. Он так старается показать всем, что он чего-то стоит. Потому-то он и не уступал ей, так часто спорил, так легко принимал вызов. Он стеснял Крози. До него никак не доходило, что истинную цену человека — число и меру его дарований, степень его влияния — выказывает то, сколько он берет от своего рода и сколько отдает взамен, а это всем и так сразу видно, без всяких слов. Ее мать пыталась показать ему это, предоставив ему права на Журавлиный очаг — не просто как на место, куда его привела она, Фрали, после того как они соединились; нет, он был вправе считать этот очаг своим родным домом.

Более того, Крози любезно, хотя и нехотя, шла навстречу требованиям своей дочери, давая Фребеку понять, что, хотя Журавлиный очаг считается ее владением — при том, что у нее есть кое-что еще, — по праву он принадлежит ему. Но взамен она требовала слишком многого. Крози столько потеряла в своей жизни, что ей было тяжело уступать, а особенно человеку, который изначально имел так мало. Крози боялась, что он не оценит ее жертвы, и ее приходилось постоянно убеждать в обратном. Если бы Фрали стала объяснять это Фребеку, она бы унизила его. Все это — тонкие вещи, их постепенно понимаешь… если когда-то чем-то владел. Но у Фребека никогда не было ничего своего.

Фрали опять почувствовала боль в спине. Если бы она лежала неподвижно, это могло бы пройти само собой… Если бы она могла не кашлять. Она начала раскаиваться, что не обратилась к Эйле по крайней мере за средством от кашля… Но нельзя, чтобы Фребек подумал, что она принимает сторону матери. Вступать в долгие объяснения? Но у нее так болит горло, а Фребек начнет защищаться… Как раз в то мгновение, когда она окончательно усомнилась в принятом решении, кашель возобновился. Она с трудом сдержала крик боли…

— Фрали… Это не просто кашель? — спросил Фребек, тревожно глядя на нее. Нет, от кашля она не стала бы так стонать.

Она помолчала.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ребенок… Ты ведь уже дважды рожала, ты знаешь, как это бывает?

Фрали в последний раз резко откашлялась, сделав вид, что не расслышала вопроса.

* * *

Свет стал пробиваться сквозь завешенное дымовое отверстие, когда Эйла вернулась к своей постели, чтобы взять верхнюю одежду. Большая часть обитателей стоянки поднялась среди ночи. Сначала их разбудил кашель Фрали, потом до них дошло, что она мучается не только от простуды. Трони пришлось повозиться с Ташером, который просился назад к своей матери. Вместо этого она подняла его и отнесла в очаг Мамонта. Он продолжал плакать, и Эйла взяла его на руки и понесла вокруг большого очага, показывая ему разные вещицы, чтобы отвлечь его. Волчонок увязался за ними. Она несла Ташера через очаг Лисицы, Львиный очаг и дальше — в кухонный очаг.

Джондалар смотрел, как она входит в его нынешнее жилище, укачивая ребенка, и сердце его забилось чаще. В глубине души он хотел, чтобы она подошла поближе, но в то же время он чувствовал беспокойство и смущение. Они почти не разговаривали, с тех пор как он ушел от нее, и он не знал, с чего начать. Он искал какую-нибудь вещицу, которая могла бы занять ребенка, и нашел маленькую кость, оставшуюся от вчерашней трапезы.

— Может, он хочет пососать ее, — сказал Джондалар, протягивая ей кость.

Она взяла кость и протянула ребенку:

— Вот, Ташер, смотри, нравится тебе?

На кости не было мяса, но она еще сохраняла мясной привкус. Ташер засунул расширенный конец себе в рот, пососал, решил, что это ему понравилось, и затих.

— Хорошая мысль, Джондалар, — заметила Эйла. Она стояла, держа на руках трехлетнего мальчика, совсем рядом со своим бывшим спутником и смотрела на него.

— Так делала моя мать, когда сестренка плакала, — ответил он. Они глядели друг на друга — и не могли наглядеться. Они не говорили ни слова, но замечали каждую морщинку, каждую тень, мельчайшие изменения со времени их разлуки. «Он похудел, — подумала Эйла». «Как она беспокоится о Фрали, хочет помочь ей, — думал Джондалар. — О, Дони, как она прекрасна!» Ташер уронил кость, и волчонок начал грызть ее.