Брокен-Харбор - Тана Френч

остальные посчитают так же, даже защита не станит терять время на оспаривание улики. Квигли будет беситься и бросать намеки, однако его все равно никто не слушает.

– Нет, сэр.

– Сдай это в хранилище – быстро, пока опять не облажался. Потом иди домой и отоспись. В понедельник, когда тебя вызовут в Расследования, ты должен как следует соображать.

Он нацепил на нос очки и снова склонился над бланком показаний. Разговор окончен.

– Сэр, я должен сказать еще кое-что.

– О боже. Если речь про очередную вашу хероту в этом проклятом деле, то я не желаю ничего слышать.

– Нет, сэр, я о другом. Когда дело будет закрыто, я подам заявление об увольнении.

О’Келли поднял голову.

– Почему? – спросил он после паузы.

– Думаю, пора что-то менять.

Его проницательные глаза вперились в меня.

– Ты же не отслужил тридцатку. Пенсию получишь только в шестьдесят.

– Понимаю, сэр.

– И чем займешься?

– Пока не знаю.

Он разглядывал меня, постукивая ручкой по листу бумаги.

– Я слишком рано вернул тебя на поле. Решил, что ты снова в полной боеготовности. Я мог поклясться, что ты мечтаешь выйти со скамейки запасных.

В его голосе мне почудилось что-то похожее на заботу или даже сострадание.

– Я и мечтал.

– Надо было заметить, что ты еще не готов. А теперь этот бардак сказался на твоих нервах. Только и всего. Выспишься, выпьешь с парнями по паре пивка и придешь в чувство.

– Все не так просто, сэр.

– Почему? Не волнуйся, сидеть несколько лет за одним столом с Курраном тебе не придется. Это была моя ошибка – начальству я так и скажу. Бросать тебя на канцелярщину я хочу не больше, чем ты ею заниматься, ведь тогда я останусь с этой кучкой идиотов. – О’Келли дернул головой в сторону отдела. – Я не дам тебя в обиду. Ну получишь выговор, потеряешь несколько дней отпуска – у тебя все равно их полно накопилось, так? – и все вернется в норму.

– Спасибо, сэр. Премного благодарен. Но я готов принять любые последствия. Вы правы: я должен был догадаться о том, что происходит.

– Так вот оно что! Дуешься из-за того, что тебя провели? Бога ради, да с кем не бывало. Да, парни маленько над тобой поиздеваются: Идеальный Детектив поскользнулся на банановой кожуре и навернулся задом кверху, – они же не святые, чтобы упустить такой шанс. Ничего, переживешь. Возьми себя в руки и придержи свои торжественные прощальные речи.

Причина была не только в том, что я запятнал все, к чему отныне прикоснусь, – если эта история всплывет, ни к одному раскрытому мною делу не будет доверия. И не только в том, что где-то в глубине души, на уровне более глубоком, чем рассудок, я понимал: я завалю следующее дело, а потом еще одно, и еще, и еще. Мне самому стало ясно, что я опасен. Когда иного пути не осталось, переступить черту оказалось слишком легко. Можно сколько угодно повторять себе: “Это исключение, особые обстоятельства, такого больше не повторится”. Нет, всегда найдется очередной уникальный случай, очередное особое дело, которое потребует, чтобы ты зашел чуть дальше. Достаточно первой дырочки в плотине, такой крошечной, что она ничему не может повредить. Вода найдет ее, хлынет в трещинку, будет давить на нее, размывать, бездумно и непрестанно, пока построенная тобой плотина не рассыплется в прах, пока на тебя с ревом не обрушится целое море. Остановить это можно только в самом начале.

– Я не дуюсь, сэр. Когда я косячил раньше, то спокойно принимал насмешки – да, это неприятно, однако не смертельно. Возможно, вы правы и у меня действительно сдали нервы. Могу сказать лишь, что здесь мне больше не место.

О’Келли покатал ручку по костяшкам пальцев, глядя на меня, пытаясь понять, о чем я умалчиваю.

– Ты должен быть на все сто уверен в своем решении. Если передумаешь, вернуться не сможешь. Поразмысли как следует.

– Так и поступлю, сэр. И не уйду, пока не завершится суд над Дженнифер Спейн.

– Хорошо. Я пока никому говорить не стану. Если за это время передумаешь, только скажи, и мы обо всем забудем.

Мы оба знали, что я не передумаю.

– Спасибо, сэр.

О’Келли кивнул:

– Ты хороший полицейский. Да, ты выбрал не то дело, чтобы его похерить, но ты хороший полицейский. Не забывай.

Прежде чем закрыть за собой дверь, я в последний раз оглядел кабинет. Мягкий свет, огромная зеленая кружка, которая была у О’Келли уже тогда, когда я только пришел в Убийства, на книжной полке награды за победы в соревнованиях по гольфу, латунная табличка с надписью “ГЛАВНЫЙ ИНСПЕКТОР ДЖ. О’КЕЛЛИ”. Раньше я надеялся, что однажды этот кабинет станет моим. Я столько раз себе его представлял: на столе фотографии Лоры и детей Джери, на полках мои старые книги по криминологии, возможно, бонсай или маленький аквариум с тропическими рыбками. Не то чтобы я мечтал об уходе О’Келли, вовсе нет, но нужно, чтобы мечта была зримой, иначе рано или поздно она рассеется. Моя мечта была такой.

* * *

Я сел в машину и поехал к Дине. Я обзвонил все квартиры в ее задрипанном домишке, совал удостоверение под нос патлатым неудачникам, но все они не видели ее уже несколько дней. Я наведался к четырем ее бывшим, получил целый диапазон ответов – от брошенной трубки домофона до “Когда она объявится, пусть мне позвонит”. Я обошел весь район, где жила Джери, заглянул в каждый паб, освещенные окна которого могли привлечь внимание Дины, не пропустил ни один зеленый уголок, который мог показаться ей умиротворяющим. Я заглянул к себе домой, прочесал все окрестные переулки, где мерзкие недочеловеки торгуют всеми мерзостями, которые им удалось раздобыть. Раз двадцать я пытался дозвониться до Дины. Подумал, не съездить ли в Брокен-Харбор, однако водить машину Дина не умеет, а для такси это слишком далеко.

Вместо этого я стал кружить по центру города, высовываясь из окна, заглядывая в лица девушек, мимо которых проезжал. Ночь была холодной, все натягивали шапки, наматывали шарфы и опускали капюшоны; раз десять при виде очередной изящной худенькой девушки у меня перехватывало дыхание от надежды, но потом я вытягивал шею и видел незнакомое лицо. Когда крошечная брюнетка на шпильках и с сигаретой в руке завопила, чтобы я отвалил, я вдруг понял, что время уже за полночь, понял, как я выгляжу. Я съехал на обочину и долго сидел в холодной машине, слушая голос Дины на автоответчике и наблюдая, как мое дыхание превращается в пар. Наконец я сдался и поехал домой.

Часу в четвертом утра, когда я ворочался