Мудрость толпы - Джо Аберкромби

В конце концов, они остановили лошадей перед огромным зданием, выделявшимся даже среди других огромных зданий, в той части города, где воздух был чище и солнце светило ярче. Рикке не могла не признать, что чувствует некоторое облегчение. Ее бы не удивило, если бы их при полном параде провезли до самого Допросного дома и препроводили прямиком в камеры.

– Это же дом Савин, – сказала она, поднимая взгляд на многочисленные окна. – Похоже, тут каждый листочек в саду полировали вручную!

– Не удивлюсь, если так, – отозвался Юранд. – Раньше она жила здесь. Потом какое-то время тут был сиротский приют, но здесь оказалось недостаточно просторно, поэтому детей перевели в другое место. Теперь этот дом ваш.

– Что?!

– На то время, пока вы в городе. – Он легко соскочил с седла. – У Черной Рикке должна быть резиденция, достойная ее статуса.

…Один только холл был величиной с приемный зал какого-нибудь вождя, и, причем, гораздо лучше обставлен. Их встречали две хорошо одетые женщины, одна постарше, другая помоложе, а также темнокожий мужчина, широкий, как дверь. Все они выглядели слегка шокированными, увидев ее лицо, за что их вряд ли можно было винить; Рикке и сама порой шарахалась в сторону, проходя мимо зеркала. Еще большее потрясение отразилось на их лицах, когда за ее спиной замаячил Трясучка. А потом, в довершение их смятения, в дом ввалилась толпа одетых в меха и кольчуги Названных и татуированных горцев и с ними богатырского телосложения женщина, нынешняя правительница Йоуза, тотчас нанеся грязи на безупречно отмытые плитки пола.

Женщина постарше сделала неуверенный книксен.

– Ваша, э-э…

– Просто «Черная Рикке», – сказала ей Рикке.

– Меня зовут Лидди, это вот Май, а это Гарун.

– Большая честь, – прогудел темнокожий таким гулким басом, какого она никогда не слышала, и склонился в поклоне.

– И для меня, – отозвалась Рикке, тоже кланяясь.

Поскольку половина ее людей не понимала местного наречия, это привело к тому, что все принялись кланяться вслед за ней – целое море прыгающих вверх-вниз голов.

– Леди-регент прислала нас на случай, если вам что-нибудь понадобится, – объяснила Лидди. – Завтра вечером в Агрионте планируется банкет.

– Банкет? – Изерн покрутила на языке незнакомое слово. – Разве это не когда люди, гм… идут посрать?

Трясучка закатил к небу единственный глаз.

– Это когда люди пьют и танцуют и лгут друг другу. Они делают вид, будто устраивают это для веселья, но на самом деле для того, чтобы тот, у кого есть власть, мог показать, как много у него власти.

Изерн сощурила глаза.

– То есть они там в самом деле срут, просто на головы друг другу.

– Завтра они главным образом будут срать на мою, – вставила Рикке. – А я буду рассыпаться в благодарностях, превознося отличный цвет и консистенцию их дерьма, и спрашивать, не найдется ли у них для меня пары лишних какашек.

Рикке, подняв брови, взглянула на Лидди, выглядевшую еще более шокированной, чем прежде, и снова переключилась на союзное наречие:

– Ты швея?

– Ну… мне доводилось шить…

– То есть ты помогаешь леди Савин выглядеть более… – Рикке помахала руками, ища нужное слово, – савинисто?

– Я иногда… помогаю ее одевать.

– Чудесно! В последний раз, когда я была в Агрионте, я выглядела как полная дура. – Рикке скинула с плеч свой алый плащ и с шуршанием провела ткань между пальцев. – Сдается мне, нас ожидает кое-какая работа.

В воздухе наконец потеплело, и Савин, которой после жестоких морозов и бесконечной оттепели не терпелось поскорее открыть двери дворца, решила устроить прием во вновь зацветающем саду. Весна, в конце концов, – это время начать все заново, столь остро необходимая возможность залечить раны. Еще не зарубцевавшиеся раны, нанесенные Великой Переменой, и более свежие, до сих пор сочащиеся кровью.

Однако вечер оказался далеко не таким мягким, как она надеялась; на ее обнаженных руках проступила гусиная кожа, заставляя вспомнить только что минувшие зимние холода. Кто-то из гостей слишком быстро напился, и его грубый гогот имел неприятное сходство с криками мятежников на площади Маршалов. Отблески факелов на доспехах многочисленных стражников наводили на мысли о языках пламени, вздымавшихся в небо над горящим Народным Судом. Ей хотелось скрыться в своих покоях, запереть все двери и прижать к себе своих детей. Однако Савин и без того слишком долго скрывалась. Так что вместо этого она расправила плечи, прищелкнула пальцами, чтобы Зури передала ей коробочку, и взяла еще одну понюшку жемчужной пыли.

Савин далеко не единственная чувствовала себя нервозно. Ее гостями были те, кому хватило удачливости, смекалки или подлости, чтобы пережить беснующиеся толпы, хаос, царивший при Ризинау, резню, устроенную Судьей. Теперь, после кратчайшего периода головокружительного облегчения, они начинали беспокоиться, не попадут ли в результате под чистку, устроенную их новым лордом-регентом.

Лео явно был не в настроении залечивать раны. Он стоял, как обычно, мрачный и отстраненный, как обычно, в окружении инглийцев, как обычно, не желая сесть. Еще в день падения режима Судьи он сразу же взял Адую в крепкие тиски, но после побега Орсо он, с помощью Юранда, организовал в городе настолько жестокие карательные меры, что и не снилось никаким сжигателям.

Бесконечные запреты и обыски, ограничения передвижения и проверки лояльности оказывали гнетущее воздействие на дух людей и ужасное – на деловую жизнь. Единственными, кто нынче процветали, были оружейники, изготовители знамен и художники, малевавшие гербы Союза на домах перепуганных граждан, боящихся выказать недостаточный патриотизм. Лео провозглашал, что хочет внушить адуанцам чувство общей цели, очевидно, не подозревая, что ничто не является настолько явным признаком раздробленности, как пронзительные вопли о единстве на каждом углу.

– Дамы и господа!

Боязливые разговоры смолкли, все взгляды обратились к проходу в дворцовой стене, по обеим сторонам которого висели гигантские штандарты с изображением солнца. Оповеститель надулся, как шар, набрав в грудь воздуха.

– Позвольте вам представить… – он нервно взглянул в сторону Лео, словно смущенный отсутствием приличествующей случаю цепочки величественных титулов, и сдулся обратно, – Черную Рикке.

Савин умела показываться публике. В свое время она сама изобрела несколько классических образцов, послужила началом новых трендов в Солярном обществе. На своей свадьбе она была лучезарно-счастливой, на своем процессе – горделиво-непокорной. Но, кажется, ей ни разу не удавалось устроить такое зрелище, какое представляла собой в этот день Рикке.

– Кажется, кто-то побывал у портнихи, – пробормотала Зури.

Новая владычица Севера являла собой головокружительную смесь высокой моды, черной магии и варварской роскоши с примесью ее собственной необычной индивидуальности. На ней было платье из тонкого алого сулджукского шелка, длинное и узкое, словно струйка крови, с облачками белого меха на плечах. Ее волосы были упрятаны под несуразно высокий, невероятно блестящий черный мужской цилиндр, лихо заломленный на манер уличных сутенеров. Ее многозначительная улыбка открывала все до единого превосходные зубы; изумруды, некогда подаренные ей Савин, сияли у нее на шее, но ее глаза сияли ярче: один был полностью белым, другой целиком состоял из зияющего зрачка в центре этих нататуированных ведьмовских кругов. Она подняла свои жилистые руки и развела их в стороны. На ней были сипанийские кружевные перчатки, но с запястий свисали многочисленные цепочки, руны и костяные браслеты.