Просроченное завтра - Ольга Горышина

— Чай? — даже удивилась она, когда он поставил на столик две чашки.

— А ты чего ждала? — Стас улыбнулся в полный рот. — Обещанного коньяка? Так еще есть время.

— Я не пью коньяк, — поспешила откреститься Алена.

— А вообще пьешь?

— Ну, там все вино пьют. А крепче не пью. И не люблю, когда пьют другие. Ты знаешь причину.

Стас кивнул.

— Как там мать одна? Как понимаю, Макс ее тоже не особо навещает?

— Да он и обо мне забыл. Даже не приехал. Я его два года не видела. Бред какой- то. Сказал, на пересадке меня перехватит. А нахрена он мне сдался? На пять минут…

— Зря ты так, — Стас развалился на диванчике и почти касался ухом приподнятого плеча. — Иногда и одной минуты хватает. Я рад, что мы встретились. Рад…

Алена отвела взгляд и поскорее схватила кружку. От чая не шел дымок, и она сразу сделала большой глоток. И с трудом проглотила.

— С коньяком, да? — спросила она просто так, ведь прекрасно чувствовала в чае градус.

— Рижский бальзам. Тебе надо согреться.

— Я не могу пить…

— А чего не можешь? Ты ж не кормишь, раз ребенка на два дня бросила.

Сказать правду — спросит, чего лгала? Да ладно, выпьет алкогольный чай. Доктор разрешил ей даже бокал вина пару раз в неделю, но она не пила. Пару раз на встречах пригубила и только. А тут бальзама на чашку не больше пятидесяти грамм будет.

— Я ж пить не умею, — улыбнулась Алена вымученно. — Еще начну глупости говорить.

— А я, может, этого и добиваюсь, — Стас улыбался и крутил по столу чашку. — Чтобы ты стала прежней дурочкой и не играла роль взрослой мамаши.

Алена сжала свою чашку двумя руками — и пальцы наконец согрелись. А, может, ее согрел праведный гнев на его слова.

— Ты меня дурой считал?

Стас пожал плечами.

— Ты хочешь правду или чтобы обидно не было?

— Правду.

— Дурой. Нет, — он подмигнул ей. — Дурочкой. А себя — мудаком, который был настолько слеп, что не видел, как другой мудак лечит тобой свою вечную депрессию. Знаешь, — Стас запрокинул голову на бортик дивана. — Как же мне хотелось набить ему морду. Я только боялся, что не остановлюсь на этом. Возьму и вообще пристрелю.

— Хорошо, что ты этого не сделал, — проговорила Алена шепотом и уткнулась в чашку.

Она пила жадно, уже не различая вкуса алкоголя.

— Светлов сам себя укокошил. Бог не фраер. Я даже уверовал в него.

— Он сказал, что Еве лучше, — Алена не могла заставить себя назвать Светлова по имени. — Это правда?

— Я ее не видел. Эльвира говорила, что да, девочке лучше. Лена, — Стас вдруг подался вперед и чуть не свернул локтями свою чашку. — Откуда он появился, этот твой Дима?

— Мы познакомились с ним в Болгарии, — не стала лгать Алена.

— Светлов сказал другое…

— Потому что я не сказала ему правду.

— А мне ты вообще ничего не сказала…

Алена опустила глаза.

— Извини… Тебе я не смогла бы соврать.

— В Болгарии и что? — не отступился Стас. — Откуда свадьба?

— Ради американской визы. Иначе бы мне ее было не получить…

— Зачем тебе сдалась Америка? С чего вдруг? Это твой брат хотел свалить…

— Мне сдалась не Америка. Я ехала с Димой. А он решил там работать. Штамп же ничего не значит, — она демонстративно погладила свое кольцо. — Мы пожили с ним и поняли, что нам вместе хорошо.

— Ты его не любишь?

Алена вскинула глаза. Как же она ненавидит этот пронзительный взгляд. И разве господин Руссков поставил в конце фразы знак вопроса?

— Теперь люблю. У нас с ним ребенок. Зачем ты это спрашиваешь?

Она увидела, как Стас то ли прикусил, то ли облизал губу, то ли просто тянул с ответом.

— Да просто пытаюсь тебя понять, — наконец выплюнул он через стол, и Алена лишь силой воли удержала спину ровной и не откинулась на спинку своего диванчика и не закрылась руками. — Все четыре года пытался понять. Да вот не то, оказывается, понимал. Все думал, чего ж ты к Светлову в постель прыгнула, если твой жених просто уехал, можно сказать, уплыл в дальнее плавание. Все думал, как же я в ней ошибся… Спасибо, что сказала правду. Спасибо, Леночка, за правду. Значит, не ты сучка, а все-таки я мудак, что не оградил тебя вовремя от Светлова. Ты ж от него сбежала, да?

— От вас обоих! — вырвалось у Алены против воли, или это чай с бальзамом развязал столько лет крепким узлом завязанный язык. — Я не переходящий приз.

Стас убрал со стола локти и снова откинулся на спинку дивана. Только головы не запрокинул — так и буравил ее взглядом, и Алена чувствовала, как у нее начинают гореть уши.

— Вот, значит, как ты обо мне думала.

Она опустила глаза и стиснула кружку с явным желанием расплющить керамику.

— Возьми мой чай. Я даже не отпил. И в нем нет бальзама. Мне и без алкоголя жарко…

Стас действительно поднялся, скинул плащ и швырнул его к окну.

— Пей чай, пока горячий. А я пойду покурю.

Он вышел на палубу. Алена уткнулась в чашку, делая глоток за глотком, будто страждущий в пустыне, потерявший надежду отыскать оазис. Сейчас ей точно понадобится туалет, и лучше сходить туда, пока нет Стаса. А по возвращении, заметив краем глаза его сгорбленную фигуру у поручней, Алена вспомнила, что пачка лежит в кармане плаща. Он забыл про это и не решается вернуться, чтобы не смущать ее. Она схватила плащ, достала пачку, проверила наличие зажигалки, и вышла на палубу.

— Ты забыл…

Она позвала тихо, но он обернулся и выпрямился, опершись на поручни теперь уже спиной.

— Спасибо, — Стас одной рукой забрал у нее сигареты, а другой схватил за запястье. — Ну куда ж ты без плаща. А, впрочем, поздно, — он притянул ее к себе и, развернув лицом к мосту, перекрестил руки у нее на животе, который Алене, конечно же, не удалось втянуть. — Смотри развод мостов, за этим же ты потащила меня на корабль.

Алена тихо сглотнула, вперив взгляд в поднимающиеся пролеты Дворцового моста.

— Я тебя никуда не тащила…

— Не придирайся к словам. Хотя бы сегодня…

И Стас прижался гладко выбритой щекой к ее ледяной щеке, уткнувшись подбородком ей в плечо. Через секунду его хватка сделалась еще сильнее, и Алена впечаталась мокрой спиной ему в грудь.

Мосты давно развели, а руки Стаса так и остались сведенными на животе Алены. Она ничего не говорила — стояла ни жива, ни мертва, чувствуя через плотную футболку жесткий угол пачки сигарет. И бабочек в животе, но не тех, которых вызвал давным-давно поцелуй в подъезде и другой — на лестнице. Это толкался Димин сын, прогоняя от мамы чужого дядю. Но его мама как раз больше всего на свете боялась окончания объятий. И продолжения разговора.