Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - Ариадна Эфрон

А. А. ездила — с приятной ей спутницей — по маршруту Москва — Уфа — Москва, осталась очень довольная поездкой; после недолгого антракта в Тарусе отправилась в Архангельск — Соловки — Кижи и по Карелии, на этот раз со спутницей менее приятной — но обе вполне пристойно вытерпели друг друга без срывов и взрывов. Погода в общем благоприятствовала, пока нам тут сторицей отливалась прошлогодняя засуха. Лена пробыла в Тарусе месяца полтора, по-моему, отдохнула и поправилась (после практики трехмесячной и довольно изнурительной в г. Сарапуле на Каме) — довольно-таки неважно. Отбыла в конце августа в объятия последнего учебного года, диплома и прочих прелестей. У них — неожиданность — и как все наши приятности запоздалая, получили однокомнатную квартиру (дом Радиокомитета по маминой работе) на проспекте Мира, против Щербаковского метро — комната около 20 м, кухня — 9, раздельный санузел, лоджия 6 м, 12 этаж (дом в 14 этажей) — вид на файдышевский монумент и вообще в космос. Все очень мило, кроме того, что одна комната, а молодое со старым уживается плохо, ибо старое всегда подомнет под себя — как у Вашей Верочки…

Ну, пока что! Жду встречного «ау», целую, А. А. тоже.

Милая Анечка, по-видимому, предыдущее Ваше письмо «о делах» не дошло до меня. Ке фэр, селави и селапост, т. е. «это — почта». Что до уже минувшего лета, то, по-видимому, тарусский микроклимат нынче удался куда хуже иерусалимского, т. к. во всей нашей округе от многочисленных урожаев уцелели только яблоки (много, мелкие, пятнистые, не лёжкие и невкусные, т. к. перенасыщены водой и недогреты солнцем). Огурцы (кроме тех, что все лето (!) содержались под пленкой) — сгнили, не превратившись в себя самих; от ранних и продолжительных холодов и переувлажненности почвы погибли почти все помидоры; картошка — водянистая и уже со следами гнили. Лесных ягод не было почти совсем (50–60 коп. стакан на базаре!) — смородину садовую сожрали червяки, жалко, как и «кружовенник»; вишня, отлично цветшая, уродилась мелкая (кости да кожа!) и мало. Что же до грибов, то они исчерпали себя уже в августе — неслыханное дело! Да и до августа было их, скажем прямо, не то чтобы навалом, а сильно так себе. Конечно, если бывать в лесу ежедневно, то помалу и набиралось бы на соленья-маринады, но это теперь не мой случай. Потом, по инерции, слишком много грибников в доступных местах. Сильно повытоптали еще недавно «заповедные» места. На днях Калуга и все ее районы объявили двухнедельник по уборке картофеля с привлечением всего и трудоспособного населения; по некоторым районам «второй хлеб», как его величают с войны, убран всего на несколько %, не дотягивая до 10! Обложные дожди, холода, грязь и слякоть по самую задницу — на смену прошлогодней засухе! — С совсем молодым, таким, как когда-то по поводу Испании, чувством ужаса и сочувствия слушала по радио о событиях в Чили[1252], о перевороте, о гибели Сальвадора Альенде; представляла себе с содроганием участь всех на свете «левых», попадающих в южноамериканскую фашистскую мясорубку. Думаю о своей Ирусе (которая в Мексике), о ее судьбе — потомка революционеров, о том, насколько сильна эта русская закваска в крови потомков, куда бы не бросала их судьба — даже в благополучие! Вот и Ирусина дочка, прелестная Таня, словечка по-русски не знающая, вышла замуж именно за чилийского голодранца-революционера и уехала с ним именно в Чили — бороться за права и свободы… А выбор женихов — и соответствующих судеб — был немалый. О, русский декабризм, русский противовес русской же лени, расхлябанности и прочему тому подобному! Посылаю Вам, по поручению некоего врача Соглалова, собирателя МЦ, его экслибрис работы художника Кравцова[1253], ученика Фаворского[1254]; 2-й экземпляр — уже от меня, перешлите, пожалуйста, Леве[1255], ладно? Работка аккуратненькая, «со вкусом» и подошла бы к книгам Ахматовой, Фета и т. д., даже Бунина с его «чувством меры» стихотворной; но цветаевский экслибрис еще никем не найден… Как и многое другое еще, по сути дела, и не исканное всерьез.

Целую Вас, А. А. тоже, привет Вашим близким!

Милая Анечка, ну что у Вас слышно, как папино здоровье, самочувствие, подтвердился ли диагноз? Представляю себе Ваши волнения и тревоги, столько их пришлось пережить самой, что это — единственная материя, в которой «разбираюсь». Дай Бог, чтобы пронесло тучу мо́роком и чтобы всё обошлось благополучно. Добралась с приключениями, т. к. в момент отъезда небезызвестная Вам Шушка сбежала по пожарной лестнице на балкон 9-го этажа и обнаружилась лишь после часовых поисков на пределе утлых сил… Несостоявшаяся весна запоздала неслыханно, все окружающее — как в 1-й декаде мая, сирень выглядит гречневой крупой, пионы и нарциссы (много вымерзло) только собираются цвести, яблони еще придерживаются. На огороде — сплошная отсталость и недоразвитость.

Целуем, напишите словечко!

Милая Анечка, очень ждала Вашего письма и очень тревожилась его отсутствием, хотя времени, вероятно, прошло не так уж много. Но когда дома больной, каждый час — не только день! — длится и давит, и все тревожно и недостоверно. Очень представляю себе всю картину и Ваше состояние, и даже желание в чем-то самообвиниться (в том, давно прошедшем Архангельске, например!) — но это-то хотя бы не должно Вас тревожить; речь-то сейчас не о том инфаркте, а об этом; Ваше присутствие дома тогда ничего не изменило бы, упрямства Александра Христофоровича, не поверившего врачам, Вам бы не переспорить и не переломить. Конечно, лучше было бы, если бы он тогда вылежался, но все равно исход заболевания оказался благоприятным; повторный инфаркт в той же области сердца вовсе не обозначает первоначальной «недолеченности», а лишь доказывает хрупкость сосудов именно там, именно тех… Одним словом, дай Бог, чтобы и на этот раз все обошлось благополучно и залечилось попрочнее. Как мама? От ее забот и ухода многое зависит, а сами заботы и уход зависят от собственных сил и собственного ее состояния.