Последняя ставка - Тим Пауэрс

Оружие Поге громыхнуло, подбросив его руку вверх, но безумный танец Снейхивера не прервался. Первый выстрел Поге ушел куда-то в клочковатый дождливый воздух.

Но ведь я же чертовски хороший стрелок, подумал Мавранос и перевел мушку на другую цель, на подрагивавшую вытянутую руку с пистолетом. Может быть, мне не придется убивать его.

Он аккуратно, так, что мушка совершенно не пошевелилась, нажал спусковой крючок двойного действия, и когда резкий грохот ударил ему по барабанным перепонкам и ствол подскочил вверх, подброшенный отдачей, он увидел, что Поге покатился по земле.

Он увидел также, что пыль поднялась со стены и тротуара, и подумал, что, не иначе, глейзеровская пуля разлетелась на части, еще до того, как поразила руку Поге. Если так, то он мог убить его, хоть и очень тщательно целился.

Впрочем, Поге уже поднимался на ноги, и кисть его руки представляла собой красно-белое месиво, и из нее струилась алая артериальная кровь, и это значило, что Мавранос попал именно туда, куда целился. При виде изувеченной руки к горлу Мавраноса подступил горячий ком рвоты, и он решительно стиснул челюсти и сглотнул… но на миг ему подумалось, что его револьвер каким-то образом выпустил несколько пуль или, что вероятнее, несколько подобий пуль.

Громко воя, под дождем со вкусом морской травы, Поге метнулся к ногам Снейхивера.

Мавранос снова поднял револьвер, но две фигуры уже слились, и мостовая сотрясалась над трудолюбивым сердцем плотины, и он не решился стрелять. Поге забрался на парапет, оседлав его, уселся рядом со Снейхивером и обхватил его ноги здоровой рукой. Его кепка свалилась и теперь планировала вдоль высоченной стены плотины, а тщательно уложенные волосы растрепались и прилипли прядями ко лбу.

Снейхивер уже не прыгал, а просто стоял на узком парапете, но все еще улыбался в темное небо и размахивал руками. «Слепой, как крот!», прогремел он, и Поге с Мавраносом, стеная, повторили крик.

– Слышит ли меня кто-нибудь? – прокричал Поге сквозь шум горячего дождя. Его окаймленные темными синяками глаза были плотно зажмурены, а сквозь марлю, наклеенную на нос, проступила кровь.

Мавранос беспомощно помахал пистолетом.

– Я слышу тебя, парень.

– Помогите, пожалуйста, – проговорил, всхлипывая, Поге. – Я заблудился и ослеп, но мне нужно срочно окунуть голову в воду. Я не могу ждать, пока кровь уймется! Я на озерной стороне дороги? Тут, под нами, озеро?

«Если я скажу «да», – думал Мавранос, – он выпустит Снейхивера и прыгнет, и я смогу стащить Снейхивера сюда…

Но так я убью Поге вернее, чем если бы выстрелил ему в лицо.

Если я скажу «нет», он сбросит Снейхивера и беспрепятственно перейдет дорогу. А я не смогу добраться до него и остановить его, поскольку его колдовские оптические иллюзии снова наберут полную силу. Он прыгнет в водохранилище, и Диана неизбежно погибнет.

Если я не скажу ничего?..

Что ж, тогда, – мрачно подумал он, – я попаду в ад».

– Ты как раз над озером, – громко сказал он, чувствуя, как каждое слово выжигает клеймо в его душе. – Ты сидишь на перилах с северной стороны дороги.

Худощавое лицо Поге разрезала белозубая улыбка, контрастирующая со спутанными мокрыми волосами и окровавленной повязкой на носу…

…И он дернулся вперед, вонзил зубы в икру ноги Снейхивера и, вскинув ногу, свисавшую внутрь парапета, пнул Снейхивера в колено.

Снейхивер покачнулся, и Мавранос, выругавшись в ужасе, бросился вперед. Он не смог понять, был ли взмах рук Снейхивера тщетной попыткой удержать равновесие или продолжением его безумной пляски; Снейхивер исчез за ограждением, и Поге, все так же обнимая рукой его ноги и продолжая стискивать зубами его плоть, скатился с парапета вслед за ним.

Мавранос уткнулся в бетонную стену и перегнулся через нее.

Несколько секунд крепко сцепленные фигуры Снейхивера и Поге летели, крутясь, в тумане над головокружительной глубиной, быстро уменьшаясь в размерах. Потом они прикоснулись к крутому склону, подпрыгнули и оторвались друг от друга, душераздирающим образом разбросав руки и ноги, и дальше их стремительно понесло по откосу, крутя и подбрасывая, пока они не оказались на бетонной крыше электростанции, где они дернулись еще разок и застыли крошечными недвижными силуэтами.

И тут гудящий воздух умолк, как умолкает струна пианино, когда музыкант нажмет педаль, и плотина под ногами Мавраноса вновь стала прочной, как скала, и поток воды через могучие водоводы и гигантские турбины в мгновение ока сделался ровным, а река ниже плотины потекла гладкая, как стекло.

Волнение на озере улеглось, подул ровный ветер, а летучие мыши и рыбы исчезли. На солнце то и дело набегали облачка, и край тени от каждого из них на асфальте был резким, словно вырезанным из серого картона.

И Мавранос отступил от края геометрически правильной дуги парапета, который протянулся ровной, без единой рябинки, кривой от одной горы к другой. Он спустил курок револьвера, засунул оружие за пояс и прикрыл полой рубахи. Потом глубоко вдохнул, потом сглотнул, потом еще раз сглотнул.

Похлопав по карману куртки, он выудил оттуда пластиковый мешочек. За последние несколько минут он умудрился порвать его, но маленькая золотая рыбка еще трепыхалась в остатках воды.

Он быстро пересек шоссе, лавируя между машинами, и подошел к парапету, обращенному к озеру. Там он вытянул руку над близкой водой, вытряхнул рыбку и, опершись на перила, провожал ее глазами, пока она не стала неразличимой.

Усталости как не бывало. Он побежал прямо посередине дороги, по быстро сохнувшему асфальту, высоко вскидывая колени, легко огибая брошенные автомобили в сторону стоянки, где оставил свою машину.

А в Лас-Вегасе, лежащем в двадцати пяти милях к юго-западу, на всех игорных столах каждая пара костей в момент смерти Снейхивера показала «змеиный глаз», и на всех рулетках шарики остановились в ячейке 00, и все автомобили города, у которых в замках зажигания находились ключи, внезапно и одновременно завелись.

Небо над западным берегом озера все еще оставалось темным, почти как ночью, и хотя полнолуние прошло три дня назад, луна, висевшая над головой, была идеально круглой, как тот сточенный белый диск, который Диана и Нарди только что разделили между собой.

Они были одни на этом участке пляжа; Нарди, уже с пустыми руками, замерла в оборонительной позе, а Диана покачивалась на ногах и держалась за горло. Слева, в сотне ярдов от них, дети и родители неуверенно, но, по крайней мере, естественными движениями, выбирались на берег к своим полотенцам и зонтикам. Все были явно озадачены и испуганы, и гадали, пойдет или не пойдет дождь.

По небу, с усиливавшимся ветром, казалось, неслись какие-то мерцающие и вздыхающие призраки, но Диана не ощущала в них никакой угрозы; и на озере поднялись волны, как будто под водой беспокойно заворочались спящие гиганты, но она думала, что ни один из этих гигантов не сделает ей ничего плохого.