Царица поверженная - Маргарет Джордж

сейчас между нами ссора, но пока все ограничивается словесной перепалкой, и ни один удар не нанесен.

– Похоже на ссору влюбленных, – подал голос один из сенаторов, и многие издали нервные смешки.

– Только вот любви между ними маловато, – заметил Титий.

Я сказала себе, что больше этого выносить не могу. Голова раскалывалась, а сумбур бесконечных обвинений и оправданий сбивал с толку. Нужно было срочно уйти.

Я не знала внутренней планировки дома, служившего резиденцией римского легата в Афинах. Рим всегда заботился о достойном размещении своих представителей, и это здание не стало исключением. Неудивительно, что командиры и чиновники не больно-то стремились вернуться домой: там они едва ли смогли бы жить в таких условиях, как за границей. Я блуждала по широким коридорам, в боковых арочных нишах которых стояли многочисленные статуи – великолепные копии всемирно известных шедевров. Справа на меня благосклонно взирал Аполлон Леохара, слева склонялся Дионис работы Фидия. Боги – покровители Октавиана и Антония, как и они сами, противостояли один другому.

Я остановилась и задержалась перед поразительным по мастерству изваянием Диониса. Афины переживали новое возрождение искусств, связанное с высоким спросом на эллинские творения для украшения богатых римских домов. Предприимчивые афиняне откликнулись на это массовым изготовлением в местных мастерских копий известных шедевров, которые распространялись повсюду: теперь и римский наместник Сирии, и торговец зерном с Эсквилина имели возможность любоваться одинаковыми копиями Афродиты Праксителя. Афины с трудом справлялись с заказами, и убранство этого коридора позволяло понять причину такого успеха.

Несмотря на грандиозный размер здания, там имелся обычный, как в семейном доме, внутренний двор, обнесенный крытой колоннадой. Дорогу туда я нашла, следуя потоку воздуха по коридорам. Воздух! Мне настоятельно требовался свежий воздух.

Осторожно выйдя наружу, под сень портика, я прислонилась разгоряченной щекой к прохладному камню одной из колонн. Дворовый сад был погружен во мрак, луна, уже миновавшая полную фазу, еще не взошла. Ветерок, шевеливший цветы на клумбах, доносил до моего слуха нежный плеск фонтана в центре двора.

Я вздохнула: прохладное темное убежище – как раз то, что мне требовалось для восстановления равновесия. Ну кто бы мог подумать, что развод всколыхнет такую бурю страстей? Но я была не слишком удивлена: Антоний постоянно сталкивался с проблемами, порожденными его стремлением удержаться на двух конях разом. Он хотел бы и остаться истинным римским магистратом, и сохранить за собой все восточные титулы и права.

Но пытаться исполнять две роли одновременно невозможно: кони тянули в противоположных направлениях. Люди, поддерживавшие «римского» Антония – сенаторы и его приверженцы, еще остававшиеся в Риме, – страшились другой его стороны и могли вовсе отказаться выступать под его знаменем. Но их требование отбросить все, связанное с Востоком, было невыполнимо по сугубо военным соображениям, не говоря о прочем. Отречение от Востока означало бы отказ от денег, питавших его военную машину.

Я пыталась думать о себе только как о жизненно необходимом военном союзнике. Будь я мужчиной, вторым Иродом или Архелаем, располагавшим ресурсами Египта, союз со мной был бы решающим фактором его успеха. Антоний не мог расстаться со мной – расстаться с Египтом.

Теперь мои глаза привыкли к темноте, и я смогла различить новые статуи – в большинстве своем, конечно же, копии: они стояли в саду за живыми изгородями, источавшими знакомый густой аромат. Он соперничал с буйным и сочным благоуханием ближних кустов цветущих роз.

Заметив предусмотрительно поставленную возле стены мраморную скамью, я присела, чтобы передохнуть и дать передышку своим скачущим мыслям. Спешить было некуда, и я позволила себе расслабиться, закрыть глаза и уронить голову, прислушиваясь к плеску фонтана. Его серебристое журчание ласкало мой слух.

Здесь, в Афинах, я чувствовала себя как в ловушке, мне не хватало воздуха. С момента нашей высадки одна неприятность следовала за другой с таким постоянством, что даже Рим начинал казаться не столь… недружественным. Я устала от сенаторов и хотела бы куда-нибудь их спровадить. Но, увы, я понимала, что их отъезд нанес бы урон делу Антония. Я скучала по детям: полгода назад мне пришлось спешно покинуть Александрию, расстаться с ними. Уже июнь. Завтра Цезариону исполнится пятнадцать, а меня с ним не будет.

Неужели мы все – и девятнадцать легионов, и четыре сотни сенаторов – на самом деле собрались здесь для защиты прав моего пятнадцатилетнего сына?

О Цезарь, какую задачу поставил ты передо мной! Я старалась, старалась, изо всех сил старалась решить ее! Но по силам ли она мне? Не требуешь ли ты от меня большего, чем доступно смертной, пусть эта смертная и является воплощением богини?

Ответа на мои вопросы, разумеется, не последовало. Слышался лишь плеск фонтана, да издалека – едва-едва – доносились соловьиные трели. Меня стало клонить в сон, но тут я встрепенулась, неожиданно услышав голоса.

С противоположной стороны в сад вошли люди. Гравий заскрипел под их ногами, и я инстинктивно прислушалась. Встреча уже закончилась или они, как и я, ушли раньше?

Больше никого не было, и я решила, что люди ускользнули вместе. Возможно, они жили где-то поблизости, в лабиринте комнат. Они прошли мимо фонтана, и я увидела их – точнее сказать, разглядела двигавшиеся в сумраке светлые пятна туник.

– Это невозможно, – пробормотал один.

– Нужно определиться нынче ночью. Мы должны сделать выбор.

– Я собираюсь. Хочется, чтобы хоть единожды мой выбор оказался правильным.

– Ну, если ты ошибешься с выбором, это можно исправить.

– Я? А как насчет тебя?

– Насчет себя я уже давно понял, что у меня какой-то несчастный дар – всегда выбирать сторону, обреченную на поражение. Но, в конце-то концов, я же к ней не пришит.

– Ага. Не больше, чем к Сексту.

Прозвучал смех. Знакомый смех.

– Который раз ты меняешь пристрастия, а? – Голос звучал наполовину насмешливо, наполовину восхищенно. – Сначала Цезарь, потом Цицерон, теперь вот Антоний. Всех любил и всех бросил – таков мой дядя.

Последовал хлопок по плечу.

Планк и Титий!

– Цезаря я не бросал. Это он оставил меня.

– Ты имеешь в виду, отправившись на небеса? Да, так необдуманно с его стороны.

Снова смех.

– Так или иначе, нас можно поздравить с редким качеством: мы оба с постоянством, достойным лучшего применения, поначалу выбираем не тех, кто побеждает.

– Поначалу – да, – согласился Планк. – Но лучше сделать правильный выбор поздно, чем никогда.

– Итак, ты думаешь, что он проиграет?

– Я не знаю. Меня беспокоит не его любовь к царице, а его зависимость от нее. Он несвободен в разработке военных планов, потому что вынужден постоянно учитывать интересы и позицию