Царица поверженная - Маргарет Джордж

прислуга закончила свои дела и удалилась, у нас состоялся серьезный разговор насчет дезертирства. Антоний осунулся, помрачнел и, пожалуй, впервые выглядел на свои пятьдесят. Он заставлял себя изучать рапорты молодых командиров, поскольку ситуация вынуждала производить новые назначения. Не то чтобы это занятие отвлекало от мрачных мыслей, но деваться было некуда.

Просматривая документы, он помянул неких «многообещающих» Дентата и Муциана, после чего со вздохом признал, что без Планка и Тития придется трудновато. Хотя, как он выразился, «незаменимых командиров нет, не считая Цезаря».

Я указала, что Агриппа – не Цезарь, но для Октавиана он незаменим и может считаться подлинным наследником Цезаря – вторым, конечно, после самого Антония. А потом, поскольку от этого вопроса все равно не уйти, спросила: почему, по его мнению, дезертировали Планк с Титием и чем это обернется для нас?

На лице Антония отразилась внутренняя борьба. Говорить ему явно не хотелось, но я знала, что он ответит честно. Ложь не была свойственна его натуре: как и Цезарь, Антоний не боялся правды.

– Вообще-то, – ответил он после долгого молчания, – Планк всегда и во всем предпочитал мир и компромисс. Он верно, хоть и без особой славы, служил Цезарю в Галлии, потом голосовал в сенате за амнистию убийцам, а позже, разочаровавшись в Цицероне, присоединился ко мне. Думаю, что и в конфликте с Октавианом, оставаясь на нашей стороне, он не проявил бы особого рвения.

– А ты полагаешь, Октавиан потребует от него меньше?

– Возможно, Планку так кажется. Но есть еще одно: я поймал его на сомнительных денежных операциях, а попросту говоря, на воровстве. Я собирался отнять у него право использования моей печати и заключения сделок от моего имени. И он понимал, что к этому идет.

Вот оно что! Планк был пойман за руку и решил отомстить таким образом. Но примет ли его Октавиан, который (к его чести, должна признать) хоть и поощряет вероломство, но самих предателей не любит? Порой он даже казнил их, получив нужную информацию.

– А этот Октавианов бюст, – может быть, Планк всегда ему симпатизировал?

– Кто знает? Само это ни о чем не говорит. Октавиан наводнил такими бюстами полмира: их предписано устанавливать вместе с бюстами Цезаря во всех храмах, посвященных Риму, а таких храмов очень много.

– А Титий?

Антоний вздохнул:

– Не могу не признать, он талантлив. Хотя немного приспособленец и льстец…

Я припомнила, как он целовал мою руку, как смотрел мне в глаза. А я тоже хороша – расщедрилась и назвала в его честь целый город. Титиополис, а? Ну ничего, как дала название, так и отменю его. Да еще Планк – голый, намазанный синей краской, выплясывающий на пиру с прицепленным к заду рыбьим хвостом!

«Немного льстец»!

– Антоний, сколько людей поддерживает нас по политическим соображениям, а сколько – в силу личной верности?

Кажется, на тех, кто преследует политические цели, полагаться нельзя. Почему они с нами – по убеждению или из-за того, что не поделили что-то с Октавианом?

– Любовь моя, они руководствуются собственными, скрытыми от нас соображениями. Читать чужие мысли опасно. Будем надеяться, что лучшие стороны их природы возобладают. – Он притянул меня к себе. – Недоверие разрушает человеческую душу.

Наверное, в каком-то смысле он был прав, но для меня это звучало чересчур возвышенно.

Примерно через два месяца после того, как Октавия получила официальное уведомление о разводе и (со стенаниями, как говорили) покинула дом Антония, его старший сын Антилл прибыл в Афины. Коварный Октавиан давно побуждал свою сестру считать себя разведенной и оставить супруга, чтобы привлечь всеобщее внимание к тому, что она фактически брошена; но когда развод наконец состоялся, он постарался извлечь из него максимум пользы. Например, переезд Октавии из дома бывшего мужа в усадьбу брата происходил посреди дня, у всех на виду: бывшая жена Антония уходила оттуда в сопровождении целого выводка детей, таким образом изгнанных из отцовского дома.

Все могли увидеть, что эта несправедливо обиженная женщина – прекрасная мать и для своих детей, и для приемных. Вместе с ней в дом Октавиана перебрались Марцелл десяти лет, две Марцеллы – восьми и шестнадцати лет, сын Антония Юлий, тоже десятилетний, и две Антонии, семилетняя и четырехлетняя. Только старший сын Антония Антилл, которому уже исполнилось тринадцать, предпочел отправиться к отцу. Октавиан отпустил его: видимо, мальчик уже слишком вырос, чтобы им манипулировать.

Мне было очень любопытно посмотреть на старшего сына и римского наследника Антония. Мой муж любил его и часто о нем заговаривал. Правда, они не виделись девять лет, и Антонию странно было теперь встречать долговязого, по-юношески нескладного отрока, почти юношу. В отличие от крепко сложенного отца Антилл оказался тощим, худосочным, с длинным узким лицом и слишком крупными зубами. Как могучему Антонию и неистовой Фульвии удалось произвести на свет столь слабосильное существо? Однако мальчик отличался добрым характером (явно унаследованным от отца, а не от матери), а на то, чтобы нарастить мышцы, времени ему еще хватит.

Поначалу он дичился отца, но тот нашел путь к его сердцу. Для самого Антония в напряженной атмосфере приближающейся войны общение с сыном стало настоящей отдушиной: рядом с ним он хотя бы ненадолго забывал о тревогах. Я радовалась за них, хотя, видя их вместе, не могла не тосковать по Цезариону, по Александру с Селеной, по Филадельфу. Дети переносят нас в свой мир, даже если мы трудимся над тем, чтобы передать им наш взрослый мир.

Именно от Антилла мы впервые услышали о неприглядных деяниях Планка и Тития в Риме. Произошло это в ходе невинного разговора. Расспрашивая меня о Египте и пирамидах, мальчик неожиданно спросил, так ли велика моя гробница, как гробницы фараонов.

– Моя гробница?

– Ну да, твоя гробница. Я слышал о ней в Риме, там все про нее толкуют. Что в ней особенного?

Я задумалась.

– Да вроде бы ничего. Она находится на дворцовой территории, рядом с храмом Исиды. Обычный мавзолей, разве что… – А может быть, он это имел в виду! – Разве что специальные двери, которые после закрытия открыть уже нельзя.

– Ну вот, недаром все говорят, что гробница особенная, раз мой отец захотел быть похороненным в ней, а не в Риме.

– Но откуда люди об этом узнали? – спросил Антоний, оторвавшись от просмотра донесений.

– Говорят, так написано в твоем завещании.

Мы переглянулись. Завещание находилось на хранении у весталок.

– Но откуда люди узнали, что написано в завещании? – спросил Антоний. – Ведь это тайна – пока я не умер, конечно.

Антилла больше интересовали оловянные