Жестокий век - Исай Калашников

Тэмуджин разговаривал, думал, но чувство досады, с каким он пришел сюда, не исчезало, оно жило в нем мутной накипью. И он уже начал догадываться, что корень тревоги и неубывающей досады не в Есуй, не в засоне караульном, не в вечной боли его – Джучи, а в гораздо большем. Он был недоволен собой. Высоко взлетела его слава, но она – огонь, бегущий по сухой траве. Гудит пламя, рвется к небу, летит по ветру, а наткнется на реку или сырую низину, опадет, угаснет, исчезнет, будут лишь чадить сухие кучи скотского дерьма. Велик его улус, но он – гора песка. Подымется буря – бугорка не останется.

Отпустив сыновей, он поднялся и сам.

– Борте, я скажу шаману, пусть спросит духов, где искать невесту для Джучи.

– Надо взять девушку из моего, хунгиратского племени или олхонутского – племени твоей матери.

– Для тебя все просто, Борте. Слишком просто.

– Я хочу только лучшего для своих детей.

– И я, Борте… Потому не будем ссориться. Нет у меня и не будет женщин роднее тебя и моей матери.

Перед входом в его юрту уже скопились люди, уже ждали его выхода.

Снова надо сидеть и терпеливо разбираться в спорах, ссорах, мирить, наказывать, награждать. И сколько ни суди, ни ряди, дел не убавляется. Ему некогда оглядеться, спокойно подумать. Нет, так править улусом нельзя. Не копаться в склоках надо, а зорко поглядывать в сторону найманов, меркитов, да и Джамуха, хан всеобщий, снова накапливает силы, ластится к старому Ван-хану.

Прошел мимо толпы разного люда, в коротком приветствии вскинув руку.

В юрте уже собрались его ближние друзья и нойоны, братья. Приехал зачем-то из своего куреня и Даритай-отчигин. Лучились морщинки возле его прижмуренных глаз, в умильную улыбку растягивались губы, в почтительном поклоне согнулась спина. Тэмуджин прошел на свое место, сел на стопу мягких войлоков, обшитых цветным шелком. Умолкший было говор нойонов сразу же возобновился. Они будут шептаться и позднее, когда он станет разбирать жалобы и прошения. О чем говорят? Об удачной охоте на хуланов, о том, у кого скакун резвее, кто сколько кумыса может выпить за один присест.

Шутят, смеются. Бездельники!

– Вы для чего собрались здесь?

Его громкий, сердитый голос заставил замолчать нойонов. Они повернулись к нему, удивленные.

– Повелишь уйти? – спросил Боорчу, явно не понявший его гнева. – Мы пришли, как всегда…

– …чесать языки! – подхватил он. – Я буду сидеть разбираться, кто затеял драку, кто у кого украл овцу, почему от одного к другому убежали домашние рабы, а вы будете чесать языки и зубоскалить! С этого дня все будет по-другому. Друг Боорчу и ты, Джэлмэ, я когда-то повелел вам ведать всеми моими делами – я отменил свое повеление?

Боорчу обиженно мотнул головой.

– Твое повеление отменили подначальные тебе люди. Ты поставил своих товарищей ведать и табунами, и стадами, и кочевыми телегами… Кто чем ведает? Высокие нойоны не признают никого, только тебя.

– Ты прямодушен, друг Боорчу. Будь всегда таким. Но и будь настойчивым, неуступчивым, выполняя мою волю. Отныне ты, Боорчу, моя правая рука, ты, Джэлмэ, моя левая рука. Все остальные нойоны любого рода-племени подвластны вам. Я буду за все взыскивать с вас, вы – с нойонов, нойоны – с подначальных им людей. Джэлмэ, иди и вместо меня выслушай людей. Вы все поняли, нойоны?

Недружно, вразнобой они ответили, что все хорошо поняли. Но он в этом был не уверен. Их заботы хорошо известны. В дни битв и походов – нахватать как можно больше добычи, в дни мира – сохранить эту добычу в своих руках.

– Кто скажет, сколько в моем ханстве коней? Сколько воинов завтра могут сесть в седло?

– Несчетны твои табуны и неисчислимы силы! – выкрикнул Даритай-отчигин.

Откровенная лесть дяди покоробила Тэмуджина. Не удостоив его даже взглядом, возвышая голос, спросил снова:

– Сколько? Никто не знает. И я не знаю. Все эти годы я пытался установить, кто чем из вас владеет. Не получилось. Мешали войны и вы сами.

Какой же я хан, если не знаю, что у меня есть сегодня и что будет завтра?

Какой же я хан, если вы, поднявшие меня над собой, глухи к словам людей, правящим мою волю? Мой дядя хвастливо кричит: неисчислимы, несчетны…

Неисчислимы капли воды в текущей реке, несчетны песчинки на ее дне. А все, чем владеет человек, должно быть подсчитано. Пересчитайте скот, пастухов, воинов и правдиво доложите Боорчу и Джэлмэ. Позаботьтесь, чтобы у каждого воина было исправное оружие, и добрый конь, и запас пищи в седельных сумах. Кто будет плохо радеть, тот лишится своего владения, кто будет лгать и обманывать, тот лишится головы. Знайте, это мое слово свято и нерушимо.

Нойоны молчали. Теперь-то они все поняли. И все это им не по нраву.

Должно быть, думают, как изловчиться, чтобы дать ему как можно меньше, а получить побольше. Не выйдет. Он им приготовил хорошую приманку…

– Отныне, нойоны, все добытое в битвах будем делить на число воинов. Никто самовольно не должен брать и костяной пуговицы. Вышел в поход с сотней воинов – на сто и получишь, вышел с двумя нукерами – получай на двоих.

В юрту вошел шаман Теб-тэнгри. Нойоны расступились перед ним. Он сел рядом с Тэмуджином. Этого высокого места ему никто никогда не отводил, как-то само собой получилось, что он занял его, без лишних слов закрепив за собой право быть в ханстве Тэмуджина не подвластным никому, даже самому хану. Приходил сюда, когда вздумается, уходил, когда хотел. В разговоры вмешивался редко, чаще всего сидел вроде бы отрешенный от всего земного, но Тэмуджин даже на малое время не мог забыть о его присутствии, чувствовал непонятную внутреннюю стесненность, невольно начинал примеряться: это будет одобрено шаманом? а что он скажет об этом? И, поймав себя на такой примерке, злился, терял нить рассуждений, сминал разговор. Так получилось и в этот раз. Замолчал на полуслове, хотя еще не все сказал нойонам. Но, вспомнив о Джучи, скосил глаза на шамана.

– Хочу женить старшего сына. Погадай, в какую сторону направить коня в поисках невесты.

Надеялся, что шаман не мешкая отправится гадать и он без помех завершит важный разговор с нойонами. Однако Теб-тэнгри лишь шевельнулся, удобнее усаживаясь на мягких войлоках.

– Мне ведомо, где живет невеста твоего сына и жених твоей дочери.

– Ходжин-беки еще девочка.

– Девочки, хан, быстро становятся девушками.

– Это так… – Тэмуджин задумчиво пощипал жесткие усы. – Ну, и где, по-твоему, живут невеста моего сына и жених моей дочери?

– У Нилха-Сангуна есть дочь Чаур-беки. Чем не невеста для твоего сына? У него есть сын Тусаху. Чем не жених для твоей дочери?

– В куренях кэрэитов мои предки никогда не искали невест.