Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

Еще одним знакомым Деметрия по Риму был его кузен, лучший из Птолемеев – Филометор. В 163г. Филометор прибыл в Италию в качестве просителя. Двойная царская власть, установленная в Египте после вторжения Антиоха Эпифана, себя не оправдывала: теперь Филометор был изгнан своим братом Эвергетом. Он высадился только с тремя рабами и одним евнухом. В Рим прибывали люди, сообщая, что видели, как египетский царь идет по дороге пешком с этой скудной свитой. Деметрий, повинуясь порыву, поторопился ему навстречу с царскими одеждами в руках и великолепным конем с богатой сбруей. Птолемей принял это с улыбкой: не нужно портить рассчитанный сценический эффект! Птолемей попросил своего кузена подождать с лошадью и царским платьем в одном из городков по дороге; сам отправился дальше так же, как и вышел в путь, вошел в Рим в жалком виде и поселился у нищего греческого художника на чердаке. После этого римские власти снова сделали его царем Египта, хотя он был вынужден отдать Кирену Эвергету[1591].

Вскоре после визита Птолемея Филометора сенсационная новость об убийстве Октавия добралась до Рима; после этого к антиохийскому двору немедленно были отправлены послы (162). Как это должно было повлиять на отношение сената к существующему правительству и к Деметрию? Полибий рассказывает, что Деметрий явился к нему очень взволнованным. Посоветует ли ему Полибий снова обратиться к сенату? «Полибий сказал ему,– пишет историк о себе,– что не надо наступать дважды на одни и те же грабли». Деметрию никогда не уговорить сенат поступить так, как нужно ему, но если он возьмет дело в свои руки и проявит смелость, то время как раз благоприятное. Деметрий все понял, но ничего не сказал. Потом он посоветовался с другом-ровесником Аполлонием, который, как объясняет Полибий, обладал невинной и детской верой в то, что в практической политике должна действовать логика: поскольку неразумно, чтобы Деметрий оставался заложником от имени сына Антиоха Эпифана, то Аполлоний посоветовал Деметрию снова обратиться к сенату. Деметрий так и сделал. Сенат выказал сбивающее с толку равнодушие ко всем его доводам – как и предвидел Полибий.

Решительность юного царевича, который обладал огромной смелостью и упорством, теперь дошла до того, что он стал действовать самостоятельно. Человек, который в детстве был его воспитателем, Диодор, недавно вернулся из Сирии, куда он ездил, чтобы разведать обстановку. Деметрий доверился ему, и сообщения Диодора подтвердили его решение. То, что произошло с римским посольством, и убийство Октавия привело к появлению глубокой пропасти между народом и дворцовой партией. Народ не доверял Лисию, а Лисий – народу. Пусть Деметрий явится там, хотя бы и только с одним спутником,– и царство будет принадлежать ему! Это окончательно помогло Деметрию решиться. Полибий получил приглашение прийти и увидеться с царевичем, и потом его попросили подумать о путях бегства.

Полибию пришло в голову, что человеком, который должен помочь в этом деле, был Менилл из Алабанды. В тот момент Менилл находился в Риме в качестве посланника Птолемея Филометора; Полибий хорошо его знал и абсолютно ему доверял. Он познакомил его с Деметрием и посвятил Менилла в детали заговора. У посланника уже был план. Он отправился в Остию и нашел государственный корабль Карфагена, который вез обычные приношения богам Тира – города, из которого пришли основатели Карфагена,– в его гавань. Менилл побеседовал с капитаном, сказал ему, что он вскоре возвращается в Александрию, и договорился, что его и его спутников возьмут на борт.

Перед тем как корабль отплыл, Диодора послали вперед, в Сирию, чтобы посмотреть на изменения общественного мнения в больших городах. Деметрий сделал окончательные приготовления. Единственными людьми, посвященными в тайну, кроме Полибия и Менилла, оказались Аполлоний и два сына Аполлония-старшего, который пользовался влиянием при дворе СелевкаIV: их звали Мелеагр и Менест[1592].

Пришла ночь, на которую был назначен побег. Во второй половине дня Деметрий обедал с одним из друзей – не у себя дома, где он всегда щедро принимал гостей, и присутствие многих людей было бы неудобно. Пустили слух, что на следующий день царевич будет охотиться в Анагнии и для него разбили палатку, чтобы провести следующую ночь вне города; те, кто был посвящен в заговор, уже послали своих рабов для того, чтобы все подготовить. Только один раб должен был сопровождать каждого из них в пути. Они договорились, что, уйдя с пира, они как можно скорее и втайне отправятся на корабль.

В этот критический момент Полибий был прикован к постели из-за болезни. Его очень огорчало, что он не мог принимать участия в этом деле, но Менилл постоянно приходил к нему, чтобы сообщать о том, как развиваются события. В последний вечер он знал, что Деметрий развлекается со своими друзьями; он также знал, что Деметрий со всей свойственной юности буйной беспечностью очень много пьет во время пиров. Его мучила мысль о возможной неосторожности, которая может испортить все предприятие. Он беспокойно метался в своей постели, думая о том, как бы Деметрий в этот вечер не выпил лишнего. Наконец он взял табличку, написал на ней несколько слов, запечатал и отдал рабу, чтобы тот отнес ее в дом, где проходил пир. Уже темнело. Рабу приказали у входа позвать виночерпия царевича и передать ему табличку, которую он должен был вручить Деметрию, но он ни в коем случае не должен был говорить, кто он и от кого пришел. В табличке не было никаких имен, которые могли бы кого-то скомпрометировать,– ничего, кроме нескольких вошедших в пословицу строк из поэтов:

«Ретивый уносит с собою добро нерадивого».

«Ночь благодетельна всем, особенно отважным».

«Решайся, дерзай, действуй, терпи неудачу, Эпитих: все лучше, чем упадок духа».

«Трезвость и недоверчивость – основы рассудка».

Вскоре табличка оказалась в руках Деметрия, и он узнал рассудительный тон своего старого друга. Вскоре он встал, сказал, что ему нехорошо, и вышел из дома. Его друзья проводили царевича в палатку. Здесь он выбрал рабов, которые должны были забрать сети и собак в Анагнию для завтрашней охоты. Им назначили время встречи и отослали. Некоторых других друзей Деметрия, в том числе Никанора, теперь посвятили в заговор. Всем им велели пойти к себе домой, послать своих рабов, чтобы те присоединились к другим в Анагнии, и поменять одежду для пира на охотничью – или дорожную. Сделав так, они должны были вернуться в палатку.

Наконец все собрались, и глухой ночью отряд поторопился в Остию. Менилл был там до них – с историей, которая должна была все объяснить команде корабля. Он заявил, что от царя Птолемея якобы только что пришла депеша, которая вынуждает его, Менилла, остаться на некоторое время в Риме, но он хотел бы отправить нескольких юношей, которым можно доверять: они должны отвезти тайные сведения, касающиеся передвижений Эвергета, в Александрию. Молодые люди явятся около полуночи. Все, о чем волновалась команда,– это плата за проезд, и, когда Менилл уверил их, что им будет предоставлена первоначальная сумма, которую он обещал, они уже не задавали вопросов. Все на борту было готово к отъезду. К концу третьей стражи появились Деметрий и его люди – восемь юношей, пять взрослых рабов и три мальчика. Они отвели Менилла в сторону для разговора, потом он показал им подготовленную для путешествия провизию и торжественно представил их капитану и команде. В предрассветном тумане корабль снялся с якоря и ускользнул в море. Кормчий и не подозревал, кого везет; он не сомневался, что это воины на египетской службе, которые едут к царю Птолемею.