Вечная жизнь - Кейт Тирнан

Представляете, как меня раздражало то, что Рейн вымахал таким здоровенным! Просто дико бесило, что он ухитрился вырасти таким высоким, золотым, роскошным — роскошнее всех мужчин и женщин, которых мне доводилось видеть за свою долгую жизнь! — и при этом действует мне на нервы, да еще так неожиданно, мощно и почти болезненно.

— Держи.

Заморгав, я прервала свой внутренний монолог и уставилась на тарелку, которую Рейн, очевидно, уже какое-то время протягивал в мою сторону.

Выхватив у него тарелку, я уныло поболтала ею в воде, мечтая о том, чтобы я была бы графиней, а он крестьянином или кучером, и я смогла бы получить свое без лишних вопросов и последствий. Добрые старые времена, ау!

Правда, я никогда в жизни не была графиней.

— Мне кажется, погода завтра будет холодной и ясной, — неожиданно сказал Рейн.

Только теперь я отчетливо услышала едва уловимую шероховатость согласных звуков, выдающую его голландское происхождение. Разумеется, это лишь добавляло ему привлекательности. Еще одно свидетельство против него.

— Спасибо, что поделился со мной этим наблюдением, — сказала я. Вытерев тарелку, я поставила ее в стопку, а потом понесла всю груду к открытой деревянной полке, где моих питомцев уже ждали их маленькие фарфоровые братья и сестры.

— Я хочу сказать, что ты без труда сможешь выехать отсюда, — продолжал Рейн, и тут в голове у меня со щелчком зажегся свет. Вот оно что! — Очевидно, что тебе тут делать нечего, — с тевтонской откровенностью рубанул он, подавая мне очередную тарелку. — Я знаю, что ты и сама это поняла. Ты даже не пытаешься скрыть, насколько тебя ужаснул наш образ жизни, — тут он пожал плечами. — Такая жизнь не для всех. Большинству она не по силам. Разумеется, это не значит, что ты слабая или что-то в этом роде, — он чуть более энергично сунул мне очередную тарелку. Я медленно закипала.

— Дай-ка я угадаю, — заговорила я, вытирая тарелку. — Ты пытаешься применить ко мне методику реверсивной психологии в надежде вызвать противоположную реакцию? Иными словами, стараешься меня запугать и разозлить, чтобы я решила остаться?

— Нет! — золотистые глаза Рейна с соблазнительно приподнятыми уголками снисходительно обратились на меня. — Ни в коем случае, — с оскорбительной определенностью уточнил он. — Я искренне считаю, что тебе здесь нечего делать. У нас гут своя налаженная жизнь с занятиями и работой, и нам вовсе не хочется, чтобы какая-то психованная неудачница разнесла тут все, как торнадо.

Я стиснула зубы. То, что он каким-то непостижимым образом попал в самую точку, лишь подлило масла в огонь моего бешенства.

— Все тебя поймут, — он протянул мне последнюю тарелку и опустил руки в чистую воду. — Ривер поймет. Ты не первая пропащая душа, которая является сюда в надежде на быструю и простую починку. Ривер вечно приманивает таких, словно голодных дворняжек. — Он опустил закатанные рукава на свои сильные руки, покрытые рыжеватыми волосками. — Мой тебе совет — поезжай в Нью-Йорк, Рим или Париж. Там тебе самое место. Огни большого города, одним словом. — Он улыбнулся мне быстрой насмешливой улыбкой. — И никакой Массачусетской глуши, где нет ничего, кроме работы, воздуха, наблюдения за звездами, опадающей листвой и луной в фазе между второй четвертью и полнолунием. Просто забудь о нашем существовании и все.

Он в упор посмотрел на меня, словно хотел, чтобы я прямо сейчас последовала его совету. Будто пытался воздействовать на меня какой-то магией. Кто их знает, может, они тут всю дорогу используют магию? На подоконнике над раковиной росла какая-то травка в горшке, и я невольно покосилась на нее, ожидая увидеть, как она вянет и съеживается под взглядом Рейна. Однако растение выглядело бодрым и вполне жизнерадостным, а когда я перевела глаза на Рейна, тот слегка приподнял брови.

Прошу считать ступенью моего личностного роста тот факт, что я не разбила ему о голову тяжелую тарелку, чтобы стереть с его физиономии эту высокомерную усмешку.

Я клокотала от бешенства, что было весьма странно, поскольку обычно моих душевных сил хватает разве что на раздражение или скуку. Даже не припомню, когда я в последний раз испытывала такие энергозатратные эмоции. Своей красотой и откровенным презрением Рейн ухитрился каким-то образом прорвать мою защиту, заставив меня мысленно визжать от злобы и ярости. По крайней мере, я до сих пор надеюсь, что делала это только мысленно.

Сделав глубокий вдох, я порылась в голове, подыскивая какое-нибудь язвительное замечание, чтобы одним махом поразить и уничтожить его прямо посреди этой маразматической кухни. А потом...

— Ты... Знаешь, на самом деле ты не такой уж красавчик, — выпалила я. Его глаза слегка расширились — очевидно, он ожидал более квалифицированного отпора. — Кончик носа у тебя чересчур заостренный. — Я с ужасом увидела, как тяжело вздымается моя грудь, втягивая воздух. — Губы чересчур тонкие, ты ужасно долговязый, а волосы у тебя все-таки не золотистые, а просто светло-каштановые. А глаза маленькие и косые!

Теперь он смотрел на меня так, словно впервые в жизни видел настоящую ненормальную и находил это зрелище весьма завораживающим.

Я швырнула на пол кухонное полотенце, проклиная себя за этот пошлый жест.

— И еще, — прошипела я, — ты полный придурок!

Развернувшись, я распахнула тяжелую деревянную дверь и выбежала из столовой.

Будь я Скарлетт О'Хара, он бросился бы за мной следом, подхватил бы в свои сильные объятия и понес наверх, чтобы там без помех поставить, вернее, положить, на место. Но дверь за моей спиной осталась закрытой, и я поняла, что выставила себя полной идиоткой. В довершение всего снаружи послышался радостный смех и уверенные шаги счастливых, уравновешенных людей, возвращающихся с познавательной вечерней прогулки.

Перепрыгивая через две ступеньки, я ринулась наверх и в панике заметалась по коридору, от волнения забыв, где моя комната. Наконец отыскав свою дверь, я распахнула ее, с грохотом захлопнула и, тяжело дыша, привалилась к ней спиной. Все как в плохом кино.

Вот поэтому я так долго и старательно вытравляла в себе любые чувства.

Потому что они причиняют боль.

Чего в этом странном месте было с избытком, так это горячей-прегорячей воды. Правда, по ходу выяснилось, что находится эта горячая-прегорячая вода в общей женской ванной в конце коридора. Там был небольшой закуток, в котором помещалась одна-единственная гигантская ванна на львиных лапах, несколько туалетных кабинок и пара тесных душевых. Вдоль одной стены, как в интернате, выстроились в ряд пять умывальников с сиротскими зеркалами над каждым. Никакой подсветки для макияжа, никаких зеркал в полный рост, иными словами — никаких соблазнов суеты и тщеславия. Как раз для тех, кто уже несколько десятилетий тому назад забил на все заботы о своей внешности.

Опустившись в глубокую ванну, я вдруг вспомнила другую столь же роскошную ванну, стоявшую в одном ветхом, но прекрасном доме в Новом Орлеане, где я одно время жила. В той ванне можно было запросто выкупать белого медведя. Риэлтер сказал мне, что ванна делалась под заказ для одного судьи, жившего там в тридцатые годы XX века — это были две обычные ванны, распиленные пополам, а затем сваренные вместе, так что в результате получился колоссальный бегемот на когтистых львиных лапах, в котором можно было лежать в полный рост.