Костяной Дом - Стивен Рэй Лоухед

— И каково же будет наказание за столь серьезное нарушение? — рассмеялась Джулиана с наигранной веселостью.

Джемма нервно улыбнулась, не зная, как относиться к словам этого дерзкого джентльмена. Но она не могла не признать правоты подруги: кем бы ни был их хозяин, он был невероятно, просто сказочно красив.

— Вам придется танцевать только со мной, — сказал Вернон, подмигивая. — Это, конечно, несоразмерно преступлению, но пусть будет так. — Он потянул Джемму за руку из-под хлипкой беседки на лужайку, где были накрыты столы с едой и напитками, а на траве настелен деревянный танцпол. Музыканты играли вальс Штрауса, и Джемму моментально затянуло в грациозно кружащийся круг танцоров.

Остаток ночи прошел в головокружительном вихре музыки, вина и смеха. Вернон оказался обаятельным и внимательным компаньоном, и еще до того, как закончился долгий летний вечер, Джемма Берли была по-настоящему влюблена. Расцветавший на ее глазах роман оказался непосилен для Джулианы, во всяком случае их дружба с Джеммой той ночью кончилась. Несмотря на это, четыре года спустя самым дорогим воспоминанием Джеммы оставался тот волшебный вечер, когда сын Его Светлости танцевал только с ней.

Второе посещение Кеттеринг-Хауса она предпочла не вспоминать. Это случилось уже после того, как отец выгнал ее из семейного дома, не простив дочери позора неожиданной беременности. Тогда Вернон привел ее домой, чтобы объявить о супружеских намерениях своему отцу. Последовавшая сцена получилась настолько неприятной, что Джемма категорически не хотела вспоминать о ней, отправив воспоминания во внешнюю тьму вместе с сожалением, взаимными обвинениями и разочарованием дальнейших четырех лет.

Но сегодня… сегодня непременно начнется новое будущее. Страданиям и несчастьям придет конец. Когда Вернон увидит их у своего порога, он тотчас же поймет, какие испытания выпали на их долю; он обнимет их и примет в дом — их дом, — и они займут подобающее им место. Она не сомневалась в том, что Вернон любил ее. Хотя речь об этом никогда не заходила, у нее были письма, целая пачка писем, непреложно свидетельствующие о его чувствах. В письмах он клялся в обожании и преданности. Были и другие письма с обещаниями заключить брак, как только это станет возможным; и всякий раз, когда он приезжал в Лондон по делам, Вернон находил время, чтобы навестить ее — сначала в доме Магдалины, а затем в квартире, которую он снял для них в Бетнал-Грин. А еще он посылал им деньги.

Они бы давно поженились, если бы не гнев отца Вернона, старого лорда Арчибальда Эшмола, яростно возражавшего против брака. Он не придавал значения забавам на стороне своего гуляки-сына, и угрожал лишить Вернона наследства, если тот еще хоть раз взглянет на Джемму. По мнению старого лорда, единственной достойной кандидатурой для сына могла быть только женщина-аристократка из северян, причем ее семья должна была владеть по меньшей мере обширными промышленными активами, скажем, в горнодобывающей промышленности или судоходстве, а вовсе не какая-то неряха с неправильного берега Темзы. Нечего и говорить, что старый лорд не знал ни о письмах, ни о визитах, ни о квартире.

А затем, вопреки ожиданиям, старший Эшмол однажды упал замертво, выметенный с мировой сцены опасным испанским гриппом, поразившего страну в прошлом году. Несколько месяцев ушло на то, чтобы улеглась пыль и Вернон вступил в законное наследство, прочно утвердившись в качестве лорда Эшмола. Более того, теперь он мог жениться по собственному усмотрению. Ничто уже не могло помешать Джемме и ее сыну — их сыну — наконец воссоединиться и создать нормальную семью, как, собственно, и должно было быть.

Она ждала, думала, что в любой день он придет за ними. Прошел месяц, потом другой. Деньги кончились. Джемма писала письма. Он не отвечал. Прошло еще два месяца, и, наконец, на исходе ресурсов она решила сама пойти к нему.

Смело шагнув к двери, она окинула материнским взглядом мальчика рядом с собой, лизнула большой палец и стерла пятнышко с маленького подбородка.

— Вот, так лучше. Встань как следует, спину держи прямо. Будь хорошим мальчиком, — сказала она ему. Затем, глубоко вздохнув, дрожащей рукой Джемма постучала. Подождала немного и снова постучала. Раздался щелчок, и огромная дверь из красного дерева распахнулась. Слуга в черном камзоле сурово смотрел на них.

— Что вам угодно? — спросил он. Голос не предвещал ничего хорошего.

— Пожалуйста, Мелтон, — сказала она. — Это я, Джемма Берли. Я хотела бы повидаться с Верноном.

— Извините, мадам, — произнес слуга. — Не узнал. — Он распахнул дверь. — Извольте подождать здесь, я посмотрю, принимает ли Его Светлость.

— Нас ждут, — искательно произнесла Джемма.

— Конечно, мадам.

Они остались стоять в вестибюле.

— Это мой папа? — спросил мальчик, когда слуга ушел.

— Нет, мой милый, это слуга твоего отца. У него много слуг. Думаю, тебе придется выучить все их имена.

— Я устал, — сказал мальчик. — Я есть хочу.

— Потерпи еще немного, — нервно сказала мать. — Через некоторое время мы все вместе сядем за обед. Представляешь, как хорошо будет?

— Но я есть хочу.

— Очень-очень скоро нам предложат что-нибудь вкусненькое. Обещаю.

Они ждали, маленький мальчик ерзал, а потом раздался звук приближающихся торопливых шагов.

— Вот он, Арчи. Улыбайся, как я тебе говорила.

— Джемма! — вскричал Вернон, почти подбегая к ним. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

— Привет, Вернон, — сказала она, стараясь говорить ровным голосом. Теперь, когда она увидела его, ей стало полегче. Наверное, он удивился. Лорд Эшмол был в шелковом халате. Воротник рубашки расстегнут. — Я написала тебе, что мы приедем. Ты же получил мое письмо?

— Нет, дорогая. Ничего не получал.

Она вгляделась в его лицо, и ей не понравилось то, что она там увидела.

— Разве ты не рад нас видеть?

— Нас? — рассеянно переспросил он.

— Нас с Арчи. Мы просто не могли больше ждать.

Темноволосый красавец взглянул на маленькое личико, выглядывающее из-за маминых юбок.

— Как дела? — пискнул Арчи, протягивая маленькую руку.

— Привет, Арчибальд, ты немного подрос, — ответил Вернон, наклоняясь, чтобы пожать ручонку. Впрочем, он быстро выпустил ее. — Тебе не следовало приезжать, — сказал он матери.

— Что ты хочешь сказать?

— Сейчас объясню.

— Но я думала... то есть теперь, когда твой отец скончался, ты же говорил...

— Я знаю, что я говорил,