Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне - Кутзее

конце района, днем — в другом, к вечеру — совсем в противоположной стороне, а ночью уже в другом месте ночевала. Где словом поможет, где выступит в концерте, а где и косу в руки возьмет.

9. О Лизе Чайкиной

Я ее знал с тысяча девятьсот тридцать первого года. Был я киномехаником, ездил по Пеновскому району с кинопередвижкой. Однажды Лиза Чайкина попросила, чтоб я заехал в их сельсовет, но там не было помещения. Она все-таки договорилась, что помещение можно достать, и я после этого приезжал несколько раз. Она хорошо организовывала публику. В это время она была заведующей избой-читальней.

Помню, ее мать всегда принимала хорошо, кормила. Мы, приезжие, даже ночевали у нее. Лиза очень ее любила и беспокоилась об ее здоровье, а мать беспокоилась о ней, дескать, Лиза, ты много работаешь. Все-то ты бегаешь. Все-то у тебя суматоха. Мол, ты хоть бы отдохнула! А она ей: «Мама, это все нужно делать!» Вот, к примеру, мы приехали. «Мама, мне нужно найти скамейки, лампу! Нужно найти и помещение. Все это, чтобы народу было хорошо».

Впоследствии она стала секретарем райкома комсомола. Больше всего, лучше всего она сумела организовать молодежь, когда началась Отечественная война, для отверга немецких оккупантов. Лиза вербовала молодежь в партизаны и в разведку. В особенности хочу сказать про моих двух сестер: Асю и Веру Кудряшовых. Именно она их завербовала и сказала: «Вы, девочки, должны работать на пользу Родине». То есть в партизанском отряде.

Да. И они поехали, и еще подруга Лида Тимофеева, поехали на пользу дела, бить врага. А когда они попали в плен к фашистам и находились в концлагере, то моя сестра Ася бежала оттуда. А как? Она выехала в ассенизаторском бензовозе из концлагеря. Она зато и сейчас страдает болезнью почек. То же решила сделать и ее подруга Лида Тимофеева, но предатель ее предал, и ее казнили. Таких комсомольцев в нашем Пеновском районе было много. И сама Лиза жила и погибла как настоящий герой.

10. Про Лизу Чайкину

Женщина-соседка рассказывала: ее очень мучили, кипящую воду тонкой струйкой на спину лили, и глядеть-то нельзя. Застрелили так, чтобы она мучилась. А она подняла руку и говорит: «Не сдамся врагу! Не сдамся! Погибну за Родину, за…» — выстрел, и не договорила она. Земля была очень сбита: сильно мучилась!

А я ее знаю по одному случаю, когда мы масло сдавали государству. Мы поехали в Ленинград, повезли масло, а уже война началась. У нас не приняли, и мы опять привезли масло в Пено. Я прихожу к ней: «Вот нас замучили. Враг идет, куда масло деть можно?» Она: «Сдавайте масло здесь, все равно…» Она одна поняла, как мы страдаем. (Хотя это ее совсем не касалось, она просто помогла нам, пожалела нас — за это мы ей очень благодарны.)

На личико Лиза была очень приятной. Волосы у ней были рыжеватые, подрезаны, с боков в косички заплетены, веснушки такие рыжеватенькие на носу. Но особенно в ней привлекала не красота, а душа.

11. Фриц Шменкель

Когда немцы наступали на Москву, Шменкель Фриц (отец его был коммунистом, вместе с Тельманом был забран в тридцать пятом году в тюрьму) отказался воевать за Гитлера. И он спрашивал у населения: «Где мне найти партизанский отряд?» И вдруг находит в Ярцевском районе отряд «Смерть фашизму», организованный сибиряками — окруженцами, которые находились под Вязьмой.

Мы вместе в одном партизанском отряде воевали. Да. Он попал в отряд через население. Спросился и сказал, что будет честно и благородно служить. И ему доверяли большие задания. Вот, скажем, на Бересневской Молоше. Ну, идет в разведку — немец стоит. А он и сам немец! Немца разоружает — и там — уничтожаем четыре танка и три тягача-трактора. Эта операция в историю вошла как исключительно боевая.

Вот я начинаю вспоминать. Это было в Бельском районе. Приходит в одну немецкую воинскую часть, а у нас были формы, и даже с немецких больших чинов. Он идет в чине полковника. Подходит: немец же есть немец! Он сам солидный был! Ну, командует им: «Надо передвигаться вот в таком-то направлении». И все пошли! А здесь была засада партизан сделана — и всех, как одного, покосили! Это была большая операция — вот какое явление!

Бывало, идет в разведку, спрашивают часовые: «Куда ты идешь?» Он там по-своему полоснет напрямую. «Вы, — говорит, — мне не указывайте». И всегда сделает все, что надо.

И вот когда началась блокада, последняя блокада, когда фашисты хотели во что бы то ни стало нас уничтожить, попало несколько немцев к нам, причем один офицер. Тогда Фриц говорит им: «Идите служить родине и нашему другу Советскому Союзу». — «Нет…» — «Раз нет, я буду всех расстреливать», — и сам расстрелял их всех троих, своими руками. Раз вы не идете к нам на службу.

Он очень недоволен был гитлеровской армией, самим Гитлером, а доволен был тем, что наши наступали. И вот, когда армию Паулюса под Сталинградом наши окружили, был большой митинг в лесу. И генерал наш был, прилетали еще товарищи, Фриц исключительно торжествовал, что Гитлеру теперь скоро будет капут и что он будет в Германии.

Или вот был у немцев обозный продовольственно-вещевой склад. Там и одежда была, и баяны, и все, что хочешь, — полностью был нагружен. Там было семнадцать немцев охраны. И вот отряд Попова. Они немцев этих, при помощи Фрица Шменкеля, снимают всех. И забирают оттуда на семнадцати подводах имущество. Там не заберешь все, остальное сожгли все чисто. Это тоже его подвиг.

А произошло вот что. Они вместе с Поповым отправились. Попов — это был командир, по специальности фельдшер (сейчас живет в Краснодаре). Он очень большое дело сделал вместе с Фрицем. Он так: одевается в женскую одежду как колядовщик, приходит в Шиловичи. К местной к одной, Крыловой (ее потом расстреляли). Она сидит с мужем своим. И немец сидит, офицер, на ее на коленях в этой же самой комнате. А муж сидит рядом.

Попов приходит, небольшенький, щупленький такой. У него личность такая, подходит под женскую личность: обвязавшись платком, сарафан одетый — зимой же! «Я, — говорит, — хлебушка попрошу, пожалуйста». Ему немец — сейчас же ка-ак прыгнул — полбуханки хлеба режет. «Не, — говорит, — мне этот не годен. Мне надо русского хлебца немножко». Тогда отрезали ему деревенского хлеба и подозрили[8]: но с ним был этот самый же Фриц! Вот немца они схватили и пошли в Дмитровку, на склад,