Мурный лохмач - Маргарита Преображенская

кого приняла на работу Противоположность Жизни! – сказал Нуар Тун-Тун, материализуясь за спиной у своего некроманта.

– Кто же говорит о насилии?! – с деланной любезностью в голосе спросил Ле Гран Фушюз. – Тому, кто верен мне, нечего скрывать от своего сюзерена. Они отдадут мне свои воспоминания сами. Не так ли, месье Куку?

– Конечно! – не задумываясь, кивнул первый советник.

Клодина и Федерик с ужасом наблюдали за тем, как старьёвщики Хозяина, окружают Люрора, не сводя с него глаз, полных клокочущей пустоты. Мгновение, и Ле Гран Фушюз уже окунулся в омут чужих воспоминаний, зажав в ладони брошь с чёрным бриллиантом.

Когда некроманты с поклонами удалились, он снова встал у окна, чтобы посмотреть им вслед. Воспоминания не открыли ничего предосудительного. Ненависть и жажда мести у Клодины, пылкая любовь к смертной у Федерика не имели ничего общего с предательством, которое мерещилось ему на каждом шагу. Оставался Люрор. Ле Гран Фушюз ответил лёгким кивком головы на прощальный поклон первого советника, в воспоминаниях которого не было ни одного намёка на двойную игру, но интуиция упорно сигналила о другом.

***

Базиль бы очень удивился, узнай он о том, что ради него разыгрываются такие рискованные многоходовки. Впрочем сегодня ему было не до этого, потому что повстанцы реализовывали свой хитрый план с оборотнем в главной роли . Было раннее утро, настолько светлое для начала зимы, что даже мрачная громада Дворца Правосудия, не казалась такой зловещей и мрачной, как это случалось обычно. Снежинки преображали серые стены замка одевая их в серебристые тона, из-за чего Замок Консъержи становился похожим на колдунью, притворявшуюся придворной дамой. Но это был только внешний эффект, а суть этого здания не менялась: тюрьма, она и в потустороннем мире тюрьма, а слава этой мрачной обители затмевала даже славу знаменитой Бастилии.

– Принимайте новенького! – объявил кромешник, когда двери Дворца Правосудия открылись, перед ним.

Кромешниками назывались те самые тени на службе у Хозяина Потустороннего мира, которые недавно принесли некромантам весть об аудиенции. Кроме посыльных, среди них были и те, что исполняли роль ищеек и младших чинов пыточного следствия.

– Долговое преступление и драка в трактире?! – прочитал тюремщик надпись на бирке, выдаваемой всем заключённым. – Что ж ты? В долгах, как в шелках, да ещё и драчун? Ладно, у нас будешь как шёлковый.

Базиль кивнул, изображая печаль и раскаяние. В этом и был план мятежников: оборотень проникал в Замок Консьержи с пустячной провинностью, чтобы очаровать Клодину и освободить некоторых узников, угодивших в тюрьму, по уже гораздо более мрачным обвинениям.

Дворец Правосудия в некотором смысле представлял собой вершину айсберга правоохранительной системы потустороннего Парижа. С первого по третий этажи в этом мрачном здании были залы, где проводились суды и казни, рабочие кабинеты некромантов и более мелкой знати, служащих в данном учреждении и хранилища дел, заведённых на преступников, а на нижних подземных ярусах располагались долговые тюрьмы, затем пыточные камеры и горнила наказаний. Базиль с самым смиренным видом шёл вперёд по довольно мрачному коридору, подгоняемый сзади окриками конвоировавших его кромешников.

Факелы потустороннего огня, укреплённые на стенах, озаряли пространство мрачным дрожащим неверным светом, открывая взору старинную каменную кладку, будто пропитанную ненавистью и болью множества узников. Это ощущалось даже внешне: многие камни имели форму искажённых страданиями лиц, тяжёлые веерные своды нависали сверху словно крышка гроба, а там, где коридоры имел развилки, из стен свешивались замурованные по пояс скелеты, красноречиво указывавшие путь в стиле «а не пошли бы вы...».

В городе ходили слухи о том, что многие нарушители закона, имевшие особо тонкую (про грубым прикидкам, дюйма в два) душевную организацию, попав сюда и пройдя по коридорам, теряли рассудок от страха, и это были самые везучие из заключённых, потому что остальным якобы предстояло потерять его от боли и терзаний. Никто не мог бы точно определить на сколько тонкой была душевная организация у Базиля, но после проклятия оборотня, он не только не потерял прежнего безбашенного бесстрашия, присущего ему во времена обычной жизни, но и существенно повысил его градус. Повстанцы шутили, что виной тому крепкая настойка валерианы смешанная с коньяком, но на самом деле Базиль вёл себя настолько развязно и рискованно потому что не дорожил своим существованием.

Проклятие оборотня подразумевало как бы бесконечное зависание между жизнью и смертью, не дававшее ни нормально жить, ни нормально умереть: плоть оборотня была не жива, но и не мертва, инстинкты животного часто заслоняли голос разума, обычные человеческие занятия не приносили прежней радости, после смерти родных и друзей, одиночество в пёстрой толпе угнетало и существование утрачивало смысл. Многие проклятые таким образом опускались до животного состояния, утрачивая личность, но только не Базиль.

Со временем он научился получать удовольствие от инстинктов и извлекать выгоду из своей двойственной природы, с поисками смысла дело обстояло сложнее, именно они привлекли его в ряды повстанцев. Их в шутку именовали иногда Партией Цветоводов из-за фирменного знака мятежников – перевёрнутого цветка в горшке, который вопреки мнению обывателей символизировал вовсе не три основных лозунга: землю – крестьянам, цветы – женщинам, а горшки – детям, к которым иногда добавлялся ещё один «покой – покойникам». На самом деле суть этого символа была в воскрешении, в новом рождении из сора, в расцвете жизни после жизни без издевательских условий, которые насаждала правящая верхушка некромантов.

В свете всего этого, шествие по коридорам Дворца Правосудия совсем не впечатлило Базиля. Он с лёгкостью мог бы указать путь всем замурованным скелетам настолько цветисто и бранно, что те потеряли бы челюсти от удивления, и даже затеять потасовку с кромешниками, но это шло вразрез с планом, который они наметили вместе с Шарманом. План был прост: не привлекая внимания, проникнуть на долговой ярус, изучить обстановку и освободить ряд заключённых с помощью Клодины или без. Шарман не верил в возможность завербовать Главу Пыточного следствия на сторону повстанцев и надеялся, что оборотень оставит эту дикую идею, а Базиль в первую очередь думал о том, как встретится с той, что навсегда покорила его сердце и зажгла в крови неугасимое пламя желания.

Сырая и слабо освещённая камера оказалась переполнена всякой разношёрстной братией, но полумрак не был преградой для кошачьих глаз, хорошо видевших