Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов - Лидия Флем

Фрейд охотно поддерживал отношения с родственниками своих пациентов. Из близких Доры-Иды он познакомился с одной из ее теток, отцом и дядей Карлом, которого в своих заметках назвал «холостяком и ипохондриком». Между тем благодаря именно этому дяде у Отто очень рано появился интерес к социалистической литературе. Повстречался Фрейд и с господином К – главным героем несчастного любовного романа Доры. «Я увидел его совершенно случайно. Он как-то зашел ко мне вместе с отцом пациентки. Это был молодой еще человек приятной наружности». Мог ли доктор, имевший такое благоприятное мнение о господине К., прочувствовать всю глубину отвращения, охватившего Дору, когда этот привлекательный мужчина предпринял попытку поцеловать ее? И думал ли он при этом о своих собственных чувствах к этой очаровательной особе с умным и милым личиком, которой было всего восемнадцать лет, тогда как ему, все еще интересному, но уже, видимо, лишенному услад супружеского ложа мужчине, было сорок четыре года?

Почему Фрейд выбрал для своей пациентки имя Дора? «Кого звали Дорой?» – сам себе задал он вопрос на страницах «Психопатологии обыденной жизни» и тут же на него ответил, что так звали няню детей его сестры. На самом деле имя этой няни было Роза, такое же, как у ее хозяйки – Розы Фрейд. Во избежание путаницы няня попросила называть себя по-другому и выбрала имя Дора. «Когда мне понадобилось найти псевдоним для пациентки, которую я не мог назвать ее собственным именем, мне пришло в голову именно это имя – Дора», – подытожил свой рассказ Фрейд.

Но в тот период жизни Фрейд был знаком еще как минимум с двумя Дорами: одна из них – Дора Телеки- посещала его лекции в университете и спустя много лет сделала повторную операцию Эмме Экштейн, вызвав крайнее неудовольствие Фрейда, который не мог забыть неудачного опыта Флисса. Со второй Дорой у Фрейда было связано еще больше личных переживаний. Она была ровесницей Иды Бауэр, и фамилия ее звучала настолько похоже на фамилию Иды, что их можно было спутать: звали ее Дора Брейер, она была дочерью Йозефа Брейера – ученого, который направил Фрейда на путь лечения истериков, рассказав однажды о своей больной Анне О., а также когда-то близкого, но потом отдалившегося от него друга. Нельзя не заметить сходства фрейдовской Доры и брейеровской Анны: тот же возраст, та же еврейская среда, интеллект, те же чувства, которые пациентки испытывали к своим лечащим врачам… Само существование Доры Брейер было напоминанием об Анне О.: ревность Матильды Брейер к этой пациентке мужа была столь сильной, что он вынужден был увезти жену в повторное свадебное путешествие в Венецию, после чего и родилась их дочь Дора. Произошло это событие 11 марта 1882 года (Ида родилась 1 ноября того же года). Поскольку Фрейд назвал двух из своих дочерей именами представительниц семейства Брейера, эта последняя история еще раз высветила ту роль, какую играет сила привычки в хитросплетениях сознательного и бессознательного.

Знаменитые и безымянные пациенты Фрейда стали нам известны либо благодаря их собственным литературным произведениям, либо благодаря оставленным ими следам – мимолетным, загадочным, порой тягостным – в обширной фрейдовской переписке. Вспомним, например, строчки из письма Фрейда к Юнгу, сегодня они воспринимаются как шутка, как анекдот, как ностальгия по Прусту: «Только что у меня на приеме была одна пациентка, она совершенно заморочила мне голову, и я вообще перестал что-либо соображать. Беспокоивший ее симптом заключался в том, что в присутствии других людей она не могла держать в руках чашку с чаем…»

Ольга Хениг

Многочисленные намеки и записи свидетельствувуют о том, что примерно в 1900 году среди пациентов Фрейда были Ольга Хениг, будущая мать Маленького Ганса, и Г. Свобода – молодой венский философ и друг Отто Вейнингера. Эти два друга стали поводом для окончательного разрыва Фрейда с Флиссом: во время одного из психоаналитических сеансов Фрейд рассказал Свободе об идее бисексуальности, выдвинутой Флиссом, Свобода поделился этим с Вейнингером, а тот написал о бисексуальности в своей книге «Пол и характер», перехватив у Флисса первенство в опубликовании этой идеи и снискав ненависть последнего.

Вступив в новый, двадцатый век, Фрейд не только продолжал выступать дуэтом с каждым из своих пациентов и пациенток, но также начал исполнять произведения для камерного оркестра. Если мы продолжим эту музыкальную метафору, сказав, что к нему пришли новые музыканты, то всего лишь констатируем то, что происходило в действительности. Пришли же к нему: музыкальный критик одного из социалистических изданий и организатор первых концертов для рабочих в Вене Давид Бах, музыковед и близкий друг композитора Альбана Берга Макс Граф, а также Хиндемит, Стравинский и Малер. Кроме того, среди четверки медиков, первыми проявивших интерес к психоанализу, был сочинитель вокальной музыки Рудольф Рейтлер. Всем, кто хотел его слушать, Фрейд рассказывал, что он так же далек от музыки, как и от мистики, но для объяснения больным происходящего на психоаналитическом сеансе он совершенно бессознательно использовал такие выражения, какие больше подошли бы для характеристики музыкальных инструментов виолончели или альта, звучавших под его умелыми пальцами. «Мне отвечает каждая струна», – говорил он. Или: «Сегодня опять все звучит в унисон с моими последними догадками, инструмент охотно подчиняется пальцам играющего на нем».

Первые ученики

В 1902 году Фрейд отправил две почтовые открытки; одна из них поставила точку в его отношениях с Флиссом, с которым его связывала пылкая дружба и который был практически его зеркальным отражением, а вторая привела к рождению кружка, объединившего первых сторонников психоанализа, начавших регулярно собираться вечером по средам в приемной Фрейда на Берггассе. Картинка с храмом Нептуна в Пестуме сопровождала прощальные слова Флиссу: «Шлю тебе привет из кульминационного пункта моего путешествия». Вторая открытка, изображение на которой осталось неизвестным, была адресована осенью 1902 года четверым молодым медикам: Максу Кагане, Вильгельму Штекелю, Альфреду Адлеру и Рудольфу Рейтлеру. На смену «конгрессам» для двоих с его берлинским alter ego, бывшим для него самой лучшей аудиторией, на смену «блестящему одиночеству», которым было отмечено начало его научной карьеры, пришло психоаналитическое братство, приведшее к созданию собственной организации и защите общего дела.

Разочарования в мужской дружбе один на один (Брейер, Флисс, Юнг – последняя потеря) привели Фрейда к тому, что он начал поддерживать дружеские отношения сразу с целой группой единомышленников, но и для этих новых отношений по-прежнему были характерны страстность, потребность в обмене мыслями и атмосфера творчества. После неудачи с Юнгом никто больше не смог стать для Фрейда единственным – с тех пор он сам стал единственным для Других.

К нему начали приезжать писатели, педагоги, музыкальные критики, молодые врачи, был среди них и один издатель. Они были родом не только из Вены, но и из Тироля, Хорватии, Праги, Триеста, Швейцарии, Венгрии, России и Голландии. Среди первых адептов его учения было много членов австрийской социал-демократической партии, таких, как Альфред Адлер, Карл Фуртмюллер и Йозеф К. Фридъюнг, который одновременно был депутатом ландтага Нижней Австрии и членом муниципального совета Вены. В 1909 году к кружку присоединилась первая женщина, допущенная туда; ею стала доктор Маргарита Гильфердинг – супруга одного из лидеров австрийской и германской социал-демократии и выдающегося теоретика социализма. Такая политическая ориентация членов кружка не могла не сказаться на повестке дня некоторых его заседаний. Так, 10 марта 1909 года Альфред Адлер сделал доклад на тему «Психология марксизма», в заключении которого выразил надежду на то, что ему удалось показать полное соответствие теории классовой борьбы выводам фрейдовской теории о влечениях.