Избегайте занудства. Уроки жизни, прожитой в науке - Джеймс Д. Уотсон

После того как в том же году Америка вступила во Вторую мировую войну, Демерец передал большую часть помещений Биологической лаборатории для использования под военные нужды. Однако Лаборатория Джонса не отапливалась и поэтому осталась незанятой, и Лурия с Дельбрюком могли снова работать там, когда наступило лето. Во время войны гостей в Колд-Спринг-Харбор, кроме них, почти не было, за исключением орнитолога Эрнста Майра, родившегося в Германии и в то время работавшего в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке. Исследования Майра в области эволюции хорошо дополняли генетические интересы Демереца. Директор Лаборатории естественным образом тяготел к ученым из Европы, и атмосфера в Колд-Спринг-Харбор быстро изменилась. Из бастиона янки, в истории которого были исследования в области евгеники и очевидный антисемитизм, Лаборатория стала международным научным учреждением, сила которого во многом зависела от иностранных гостей, причем то, что некоторые из них были евреями, нисколько не мешало их участию ни в научной, ни в общественной жизни Лаборатории. Лаборатория в Колд-Спринг-Харбор стала местом, где еще задолго до прихода к власти Демереца правили бал математические методы. В 1930 году на работу в Биологическую лабораторию взяли биофизика Хьюго Фрика, а в 1933 году прошел первый Симпозиум в Колд-Спринг-Харбор по количественной биологии, основная цель которого состояла в том, чтобы свести физиков и химиков с биологами и помочь им разобраться в молекулярных основах биологических явлений. Вполне естественно, что в Колд-Спринг-Харбор так радушно принимали физиков, таких как Дельбрюк, а потом и Силард.

Осмотрев в первый же день жилье и лаборатории, предназначенные для летних гостей, я обнаружил упадок. Общая атмосфера напоминала захудалый летний лагерь. Некоторых гостей вообще селили в палатках, расположенных на поляне за Блэкфорд-холлом, который сам обзавелся центральным отоплением лишь много лет спустя. Хупер-хаус и Уильямс-хаус, тогда тоже используемые для размещения приезжающих на лето ученых и их семей, были построены в тридцатых годах XIX века в качестве многоквартирных домов для работников китобойной промышленности, которая процветала здесь еще до Гражданской войны. Таким же обветшалым был трехэтажный Пожарный дом, получивший свое название за то, что первоначально стоял в городе, где служил первым пожарным депо, пока в 1930 году не был куплен Биологической лабораторией в качестве дополнительного жилого летнего корпуса и перевезен через гавань на барже.

Исследовательские корпуса Отделения генетики строились еще в первое десятилетие его существования и были хотя и основательны, но старомодны. В главном лабораторном корпусе, здании итальянского стиля, построенном в 1904 году, на втором этаже располагалась библиотека, а на верхнем и в полуподвальном — лаборатории. С двух сторон этот корпус был окружен кукурузными полями, которыми заведовала генетик Барбара Мак-Клинток, выросшая в Бруклине и получившая образование в Корнелле. Демерец взял ее на работу в 1941 году.

Большие палатки за Блэкфорд-холлом служили пристанищем для части приезжающих на лето ученых.

В 1930 году в Лабораторию привезли на барже бывшее пожарное депо Колд-Спринг-Харбор, чтобы селить в нем летних гостей.

Перед тем как приехать в тот год на июньский симпозиум, она уволилась из Университета Миссури, где ее острый ум и независимый характер не ценили по достоинству. Однако Демерец, который за версту видел одаренных людей, вскоре получил от Института Карнеги разрешение предложить ей довольно скромную ставку и лабораторию на третьем этаже построенного в 1914 году Энимал-хауса, в котором с начала двадцатых интенсивно изучали мышей с повышенной предрасположенностью к раку.

Хотя окрестности, необычайно красивая гавань и холмы, были прекрасны, состояние лабораторий и жилья вызывало у тех, кто приезжал впервые, чувство, что Колд-Спринг-Харбор едва ли долго продержится в роли передового научного учреждения. Но в то время меня не волновало состояние зданий. Главное, чтобы в них было все необходимое для моих экспериментов с фагами. Нашему контингенту из Индианского университета предоставили для работы корпус Николса, построенный в 1927 году в стиле колониального возрождения. В этом корпусе работали два ученых Биологической лаборатории — Верной Брайсон и Альберт Келнер. Оба они проводили эксперименты по мутагенным факторам у бактерий, и мы могли использовать их паровой стерилизатор (автоклав) и пастеровскую печь, чтобы предотвращать нежелательное загрязнение наших бактериальных культур.

Через несколько дней приехал Лурия со своей женой Зеллой, уроженкой Нью-Йорка, аспиранткой-психологом, с которой он встретился вскоре после своего приезда в Индианский университет. Она ждала ребенка, который должен был родиться в конце лета, и была рада возможности питаться в Бэкфорд-холле, вместо того чтобы самой готовить еду в выделенной им в Вильямс-хаусе квартире, которую они меблировали предметами, выброшенными владельцами местных имений. Ренато Дульбекко к тому времени уже тоже был с нами, приехав из Блумингтона на подержанном "понтиаке", на котором он позже отвез свою жену и двух маленьких детей обратно в Блумингтон после их прибытия из Италии. На этом "понтиаке" Макса Дельбрюка и его жену Мэнни вскоре отвезли к Морскому терминалу аэропорта Ла Гардия, где они сели на гидросамолет компании Pan Am и отправились в Англию. Оттуда они собирались поехать в Германию, где семья Макса сильно пострадала от войны, а его брат Юстус, сидевший в тюрьме при нацистах, умер от дифтерии в советском лагере для военнопленных.

Снова, уже шестой год подряд, приехал Эрнст Майр со своей женой Гретель и двумя дочерьми, уже почти подростками. Он уже давно был одним из моих кумиров, не только из-за его орнитологических экспедиций в Новую Гвинею и на Соломоновы острова в конце двадцатых, но прежде всего благодаря его эпохальной книге 1942 года — "Систематика и происхождение видов". Я с восторгом прочитал ее в мой последний год в Чикагском университете, вместе с не менее важной книгой "Генетика и происхождение видов" Феодосия Добржанского, профессора Колумбийского университета, который часто приезжал в Колд-Спринг-Харбор к своему близкому другу Демерецу.

В нашей лаборатории в корпусе Николса мы с Дульбекко вскоре стали ежедневно проводить эксперименты, чтобы установить, вызывают ли ультрафиолет и рентген при инактивировании ими фагов локальные повреждения в каком-то одном гене или в большем их числе. Лурия поначалу надеялся, что обнаруженное им явление, названное множественной реактивацией (при котором поврежденным ультрафиолетом вирусным частицам каким-то образом удавалось размножаться), можно хорошо объяснить независимой репликацией неповрежденных генетических детерминант. Однако результаты проводимых Ренато экспериментов вскоре показали, что гены, пережившие воздействие определенной дозы ультрафиолета, реплицируются медленнее, чем их необлученные аналоги. Судя по всему, никаких независимо реплицирующихся наборов генов у фагов не было.