Помощница по вызову - Дарья Вознесенская

Не могу с ним разговаривать, да.

Но хочу ка-ак…

- Высади меня.

- То есть после того, что ты мне наговорила, собираешься просто сбежать? - шипит Марьяна. И мамины лепетания тут же подхватывают это шипение. Но я отмечаю это вскользь. Фоном. Так меня пришибло звонком. Зато мой голос - громкий, немного каркающий.

- Прижмись к обочине и высади. Иначе я просто открою сейчас эту дверь - будешь ты в этот момент ехать или нет - и выйду.

Ошеломленное  двойное молчание.

А потом, сквозь стиснутые зубы, выруливая резко вправо:

- Ты ненормальная вообще! Да иди куда хочешь, тоже мне...

Я ведь и правда готова выйти - так все достало. Выскакиваю, прижимая к себе свои вещи, не прощаясь. На тротуар перебираюсь, в тень домов.  Дышу холодным, загазованным воздухом - глубоко дышу. В надежде что холод прочистит мне мозги, а гадость, разлитая в нем, вытравит то, что поселилось внутри меня.

Не помогает.

Но я хотя бы успокаиваюсь. Успокаиваюсь же?

Еще немного…

И перезваниваю. Отрепетировав раз сто, как я скажу: “Здравствуйте, Владлен Матвеевич, прошу прощения, что не смогла говорить”

Черт, он же не любит, когда к нему Владлен обращаются - видела как морщился на одном из интервью...

- Здравствуйте… простите… Влад Матвеич, я… - получается в итоге. Как бы ни репетировала, поверить, что он ответил на звонок все еще сложно. Сложнее даже, чем поверить, что позвонил.

- Ты...? - спокойно и как-то насмешливо уточняет Поздняков.

- В метро ехала! Вот связь и прервалась! Но сейчас я могу говорить…

- В метро? А мне сказали, что заболела.

Черт. Дура. И не просто рядом  с ним - по жизни дура.

Сержусь на себя, на него - что самое худшее, похоже, достает из меня. И на волне этой сердитости бурчу.

- От врача ехала.

- Помог?

- Что?

- Не что, а кто. Помог врач тебе?

Он знает. Он знает, что я вру. И вообще, похоже, все знает - даже то, в чем я еще не уверена. Тогда что мне терять? Я же у него и не собиралась работать, вообще нигде не собиралась - вот и не буду. Можно не просто уходить, но и дверью хлопать. Так чтобы окна дребезжали.

- Помог, - говорю резче. - А вы звонили…

- Звонил. Хотел сказать, что отправлю тебе на электронку договор.

- К-какой договор? - я так сбита с толку, что забываю мямлить и волноваться.

- Двусторонний, - он будто даже удивляется, почему я удивляюсь, - Между мной и тобой.

- Не понимаю...

Потому что я и правда не понимаю… ничего.

- Как всегда - права, обязанности, - скучающе продолжает Поздняков. - Чтобы ты не разглашала сведения…

- К-какие?!

- … никакие. Ну и не домогалась…

- К-кого?!

- … никого. Правки не принимаются, но вопросы можешь задавать. Или не задавать. Инструкции, что брать с собой, тоже там есть...

До меня, наконец, доходит. Поздняков издевается. Ну или у меня вырезали часть мозга, отвечающую за вчерашний день. Ту, в которой воспоминания, где я соглашаюсь на его предложение.

Или это какая-то изощренная игра? Сделать вид, что я уже согласилась и таким образом запутать меня? Чтобы что? Чтобы и правда согласилась? В жизни не поверю, что я ему настолько нужна. Столько сил потратить...

Или в издательстве сказали, что я готова приехать… может даже переехать? Они ведь меня за бесправную рабыню держат. Они могли... продать.

Но я не собиралась поддаваться. Продаваться тоже. Нет. Так ему твердо и скажу: “Нет”. Как собиралась.  У меня даже на листе написано.

Послать не пошлю, как Ангелина советовала - не посылают таких, как он. Чревато. Но откажу...

В детстве, если я не была уверена, что выбрать, монетку кидала. Но не для того, чтобы орел или решка мою судьбу решили.  Я конечно загадывала, на какой стороне какое решение, но если чувствовала острый укол разочарования, видя результат, понимала - не моё.

И делала противоположное тому, что выпало.

Это меня дедушка научил. Работало. Вот и сейчас, вроде решение приняла, рот открыла, чтобы сказать свое твердое “нет”... И тут же тоска обуяла. Что не увижу больше Позднякова вживую. И дом тот, волшебный, не увижу никогда. Не узнаю, каково это - жить в таком доме, пусть и временно. Не стану причастной к чему-то великому… к новой книге,  например. Не одной может даже. Не приближусь к нему так, как никогда и не смела мечтать.

Хоть сколько заявлять можно и на листочках писать, что он меня не достоин. И пускай идет подальше  со своими предложениями. Но в душе… в душе я же понимаю, что просто боюсь. Боюсь его настоящего. Боюсь разочароваться. И снова не в нем - в себе. Окончательно.

Боюсь того, что выяснится - это я его не достойна. Даже рядом находиться...

Потому я молчала. Стояла и в никуда смотрела. Дышать иногда забывая, да. И Поздняков молчал, но так громко, словно понимал - его слова прошлые на почву благодатную упали. И тут же проросли. Насквозь.

- Я же не согласилась на ваше предложение, - шепчу через силу. Заставляю себя. Шепчу... потому что вдруг он услышит  и трубку положит?  И все закончится.

Все-таки я непроходимая дура.

Никакая монетка не поможет.

- Это было не предложение.

- А что?

- Всего лишь выбор.

Вздрагиваю.

Выбор...

Может ли один человек читать мысли другого? Ученые утверждают, что нет. Но прямо сейчас, когда я далеко от него, мне почему-то кажется, что он не только мысли мои прочесть может… Он знает меня. Лучше, чем я себя. Знает, что я на самом деле хочу.

Пора остановить это безумие. Я же точно так протопчу себе в психушку дорогу. Буду там ходить с поднятыми как у зомби руками и скандировать “Поздняков. Поздняков”...

Однажды, совсем давно, я съела очень много мороженого. Несколько пачек за раз. Не помню по каким причинам - то ли в знак протеста, то ли на спор. Зато помню, что было очень-очень вкусно. А дальше у меня разболелся живот,  началась ангина, да такая, что в больницу уложили. С уколами и всем сопутствующим. Кошмар это был.

С тех пор я мороженое не люблю. Почти никогда и не ем - даже вкус его разлюбила.

Может мне так и надо с Поздняковым?

Наесться его, чтобы затошнило. И никогда-никогда больше не захотелось видеть. До дна выпить все, что он мне предлагает. Ощущение беспомощности перед лицом надвигающегося цунами. Его непробиваемую уверенность - и мою слабость. Его способность слова составлять не только в предложения, но и использовать каждое мое слово против меня. Его непредсказуемость и циничность.