Букет из Оперного театра - Ирина Лобусова

За письменным столом сидел военный в форме УНР, и Таня догадалась, что это он будет писать протокол допроса. Еще один, гайдамак, расположился за столом напротив. О подоконник окна облокотился человек в немецкой форме — Таня сразу узнала ее. Ей велели сесть на стул, стоящий посередине комнаты.

Она села и стала диктовать свои данные, которые быстро заносились в протокол: имя, фамилия, дата рождения, подданство, домашний адрес, должность на службе… Пока Таня говорила свои данные, немец закурил вонючую сигарету и что-то скомандовал лающим голосом.

— Офицер велит объяснить, в каких отношениях вы состояли с убитой, — перевел гайдамак, сидящий напротив того, кто писал протокол, и Таня поняла, что это переводчик.

— Ни в каких. Мы служили в одном театре. Но она была звездой, а я — статистка. Она даже не знала моего имени, — скучным голосом ответила Таня.

— Вы были подругами? — перевел вопрос переводчик.

— Нет. Мы почти не были знакомы, — она отвечала очень четко.

— Тогда почему вы подарили ей цветы?

— Я не дарила ей никаких цветов, — услышав этот вопрос, Таня ответила совершенно спокойно.

— Нам сказали, что цветы ваши.

— Это ошибка. Цветы не мои.

— Вы убили ее? — не выдержав, рявкнул немец, и, услышав перевод, Таня все же вздрогнула.

— Нет. Я ее не убивала.

— Вы были ночью в Оперном театре?

— Нет, не была.

— А у нас есть информация, что ночью вас видели в театре.

— Кто видел? Это ошибка. Я была ночью в своей квартире. В театре меня не было.

— Значит, вы не были знакомы с убитой?

— Нет, близко не была. Только виделись на совместных репетициях, но никогда не разговаривали.

— А у нас есть информация, что вы поссорились с ней на кинофабрике.

— Это была случайная размолвка насчет костюма.

— Вы угрожали ее убить. Задушить.

— Ничего такого я не говорила.

— У нас есть свидетели. — Допрос продолжался, как по протоколу: вопрос — ответ. И никто пока не уходил в сторону.

— Я ничего подобного не говорила. Мы просто поссорились из-за костюма, и я обругала ее в пылу гнева. Но я не угрожала ее убить.

— У вас есть любовник?

— Нет.

— Вы знали, с кем встречается убитая, кто ее любовник?

— Нет. Откуда? Мы не были подругами.

— Может, вами заинтересовался мужчина, с которым встречалась убитая?

— Ничего подобного не было.

— У вас есть фильдеперсовые чулки?

— Да. — Тут Таня не смогла сдержать удивления. И это ясно прозвучало в ее голосе. — Есть. Одна пара. Статистки зарабатывают мало. Они и сейчас на мне. Хотите посмотреть? — Она подвернула юбку и кокетливо показала на бедре подвязку чулка. При этом писарь оторвался от протокола и выпучил глаза, а переводчик похотливо ухмыльнулся. Лицо немца пошло красными пятнами, и он что-то заорал, словно закаркал, произнося непонятные для слуха Тани ругательства. И потом вдруг перешел на сносный русский:

— Немедленно прекратите эту мерзость! Здесь вам не бордель! Что за наглость вести себя так с представителем власти! — Переводчик включился не сразу, ухмыляясь он просто повторял уже прозвучавшие слова. Было ясно, что Таня произвела на него впечатление.

— Отвечать по существу, иначе будете арестованы за убийство! — Последнее предложение прозвучало в абсолютной тишине — переводчик понял, что и без него все ясно.

— Вы не можете меня арестовать, — Таня старалась говорить спокойно. — У вас нет доказательств. Я ее не убивала.

— Вы ругались с ней на кинофабрике.

— Так же, как и все остальные девушки. Она ссорилась со всеми, и все девушки с ней ругались. Вы хотите арестовать всех, — она сделала ударение на слове всех, — статисток? Тогда имейте в виду, что у покойной был ужасный характер. Ее ненавидели все, особенно те, кто был знаком с ней ближе, чем я.

— У нас есть сведения, что у вас были синие орхидеи. Куда делся ваш букет?

— Я его выбросила. Цветы завяли, и я выбросила их три дня назад. Ксения Беликова была тогда еще жива и здорова. — То ли от страха, то ли из-за упрямства Таня говорила громко и уверенно.

— Учтите, вы находитесь под подозрением. Сейчас мы вас отпускаем, но вы обязаны не менять места жительства и по первому требованию властей явиться в полицию…

Тане сунули бумажку, где было все это написано, и велели подписать. Она подписала, чувствуя, как дрожат ее руки.

Когда Таня вышла, ее тут же окружила толпа любопытных.

— Ничего страшного. Это просто пустая формальность. Они знают, что цветы были не мои, — машинально говорила она, поворачиваясь во все стороны и, похоже, не понимая, что происходит.

Но на самом деле Таня не чувствовала уверенности. Она старалась держаться как всегда, но ее сорочка от страха прилипла к спине от пота. И вокруг все сильнее сжималось черное, пугающее ощущение беды — беда шла следом…

Элегантная дама в купе поезда, следующего в Одессу. Прибытие звезды. Предчувствия актрисы. Разговор Тани с Японцем. Афиша в его кабинете

Ливень поздней весны накрыл Одессу сплошным потоком. Небеса, похоже, окончательно разверзлись и хлынули потоки ледяной воды, как будто стремясь смыть с лица земли всю грязь, покрывавшую южный город.

Дождь начался к вечеру. Он вызвал панику у всех, кого застал на улицах. Толпящиеся в дверях многочисленные посетители открытых летних кафе поначалу бросились внутрь помещений. А официанты сбились с ног, стараясь поскорей занести мебель с открытых летних террас, ведь в городе было тепло, и все кафе уже выставили летние столики под разноцветными, красочными зонтами.

Вслед за ливнем и вечером в город пришла темнота. Дождь не прекратился, а наоборот, усилился. Уличного освещения не было, и единственными светлыми пятнами стали белые листки афиши, которые расклеили днем до дождя.

Каждый столб, каждая тумба стали бело-черными от портретов с броскими надписями: «Королева экрана»… «Театр Гротеск»… Дождь сорвал их почти все, и белые листы бумаги сначала танцевали на ветру, как воздушные кружевные платья, а потом, как осенние листья, отжившие свой срок, падали вниз, на темный асфальт, где застывали в неподвижности под ногами редких прохожих и — самое страшное — под копытами лошадей, запряженных в пролетки, увозящих жителей Одессы от бушующей непогоды…

Потоки воды и уличная грязь не щадили женского лица, занимающего центральную часть афиши, словно намеренно стараясь залить и его, и строки о «Театре Гротеск» и «Королеве экрана». Однако дождь как мог смывал черные пятна грязи с белой бумаги, и редкие прохожие поневоле все же останавливались возле афиш и бросали на них взгляд.