Брат Третьей степени - Уилл Л. Гарвер

Четыре человека переглянулись, а затем посмотрели на месье Раймона.

— Очень хорошо, — сказал главный из них, — мы принимаем эту оговорку.

Он взял лист, вписал в него вышесказанные слова и, закончив, передал мне снова. Еще раз прочитав клятву, я подписал ее. Затем все пятеро подписались как свидетели. И тут я заметил, что каждый из них возле своей подписи поставил особый, отличный от других знак.

— Теперь, месье Колоно, — заговорил председатель, взяв документ, — вы являетесь признанным членом пятого уровня четвертой степени. Четвертая степень имеет семь уровней, вы родились на третьем и в течение восьми лет были членом четвертого, не сознавая этого. На более высокие ступени люди переходят, когда это позволяют их развитие и познания. Членство подтверждается не каким-то удостоверением, а соблюдением правил. Те, кто подчиняется правилам и ведет жизнь в согласии с ними, уже являются членами, порой нимало не подозревая об этом. Пароль для вашего нынешнего уровня — «Учение. Терпение. Знание». Все продвижение зависит от усилий ученика и от чистоты мотива, питающего его жажду знания. Помните, с самого начала все зависит от вас и только от вас. Не спрашивайте советов, полагайтесь на свою внутреннюю силу. Сейчас вы свободны. Вечером в следующий четверг будет бал-маскарад в особняке месье Каро, мы пришлем за вами. Просим вас присутствовать.

Закончив, он дал знак, что я могу идти, и месье Раймон проводил меня до дверей. На обратном пути я задавался вопросом: «Какая связь возможна между балом-маскарадом и оккультной школой?» Затем на ум пришло имя Каро. «Каро — это же военный министр, по чьему приказу из Лувра убрали картину! Так, разрозненные происшествия обретают связь. За мной пришлют кого-то. Надеюсь, это будет моя незнакомка. Но будет ли она в маске, или я, наконец, увижу ее лицо?» В таких раздумьях я вернулся домой и с еще большим усердием принялся за учебу.

Настал вечер четверга. Я оделся монахом и стал ждать обещанного экипажа. Был восьмой час, когда карета подъехала к парадному подъезду. К моему разочарованию из нее вышел мужчина, позвонил в двери и передал для меня записку. «Джозеф Генри, — прочел я, — ожидает вас внизу». Бросив последний взгляд в зеркало и оправив костюм, я вышел и присоединился к нему. Где находился особняк Каро, мне не было известно, но карета катила к центру города.

— У вас есть карточка, данная месье Раймоном? — спросил мой спутник на чистейшем английском.

— Да, — ответил я.

— Тогда нет необходимости, чтобы я сопровождал вас, и поскольку у меня есть другие очень важные дела, которые требуют моего внимания, я сейчас покину вас, далее в моем экипаже вы поедете один. Когда подойдете к дверям бального зала, покажите вашу карточку и отвечайте на все вопросы, которые вам могут быть заданы, а также подчиняйтесь всем приказам, которые могут быть отданы.

— Все будет сделаю в точности, как вы сказали, — пообещал я, в то же время рассуждая про себя, что это — довольно странная процедура для того, чтобы получить позволение войти в бальный зал. Далее мы ехали в полном молчании. Когда добрались до церкви Мадлен, мужчина вышел из экипажа, который развернулся и быстро покатил прочь. Возница гнал по ярко освещенным центральным улицам, тротуары которых были заполнены толпами веселых и беззаботных людей, затем по бульвару, значительно более скупо освещенному. Минут через тридцать довольно быстрой езды мы подкатили к воротам особняка, находящегося на некотором удалении от улицы. После короткой остановки въехали в ворота и встали у парадного входа.

Когда я выходил из кареты, женщина в черном под вуалью вышла из своего экипажа, остановившегося впереди нас. Увидев меня, она было сделала шаг навстречу, будто хотела заговорить со мною, но высокая фигура, закутанная в плащ, прошла между нами, и я услышал слова «четыре плюс три». Женщина немедленно отвернулась и поспешно стала подниматься по ступеням, в то время как мужчина исчез за колонной. То же самое ощущение счастья, какое я испытал, общаясь с незнакомкой в черном несколько недель назад, снова охватило меня, и окрепла уверенность, что это — та самая особа. Быстро поднявшись по лестнице и войдя в приемную, я увидел, как она исчезает за боковой дверью. Приемная была полна людей в масках. По-видимому, что-то задерживало их перед входом в бальный зал. Пробравшись ко входу, я обнаружил, что гости проходили по одному и дверь закрывалась на несколько минут за каждым. Заинтригованный такой процедурой, я дождался своей очереди и подал билет швейцару в маске. Он пропустил меня лишь после того, как тщательно осмотрел карточку, затем возвратил ее и закрыл за мной двери.

Повернув по узкому проходу направо, я оказался в небольшой квадратной комнате, залитой зеленоватым светом единственной лампы. За столом справа сидел мужчина преклонных лет, длинные белые волосы, борода и кустистые брови придавали ему поистине древний вид. Слева от меня за другим столом сидела одетая в черное женщина, чьи юные черты были лишь наполовину скрыты маской. Ее черные проницательные глаза сверкали, как угли.

— Ваше имя? — спросил старец.

— Альфонсо Колоно.

— Вы клянетесь, что это так? — раздался неожиданно низкий голос женщины.

— Да.

— Позвольте посмотреть вашу карточку.

Я подал. Они поочередно осмотрели ее и вернули мне.

— Место и дата вашего рождения? — спросил старец.

— Париж, 5 июня, 18… года.

— Час?

— Семь сорок пять утра.

— Пройдите налево, — сказала женщина, записавшая все ответы. И будто по тайному сигналу, слева открылась дверь. Войдя в нее, я очутился в комнате, схожей с первой, перед мужчиной в маске.

— Брат, — обратился он, пригласив меня сесть, — все эта предосторожности, через которые вы прошли, могут показаться не к месту, странными для подобного случая, поэтому я дам пояснения. Те, кто приглашен на этот бал — наши избранные сыны и дочери, можно сказать, цвет всего мира. И мы должны оградить их от волков, которые, скрываясь под внешним лоском, оскверняют души. Жизнь, которую ведут избранники, делает их особенно чувствительными ко всякой злой мысли и недоброму воздействию. Поэтому мы должны окружить их заботой. Вы удостоитесь этим вечером общения с самыми чистыми и совершенными мужчинами и женщинами. Конечно, есть и выше них, но те не от мира сего. Мы верим, что вы достойны оказанного вам доверия. Ваше присутствие на балу само по себе является официальным представлением всему собранию. Формальности и условности, необходимые среди притворства и обмана внешнего мира, здесь неведомы. Все тут братья и сестры. Идите! Войдите в жизнь в ее высшем проявлении, когда сердце и ум объединяются в гармонии с ритмичными движениями тела и царит самая чистая любовь.

Он открыл дверь, и я очутился в ярко освещенном бальном зале. Нежные звуки вальса наполняли помещение, приятные ароматы разливались в воздухе. На мгновение я остановился в дверях, оглядывая зал в надежде увидеть ту, которая носила черное платье. Но ее не было видно нигде.

— Признает ли святой отец за женщиной равные с мужчиной права? — произнес женский голос рядом со мной. Обернувшись, я обнаружил миловидную пастушку и, удивленный подобным вопросом в такое время, ответил то, что думал по этому поводу: