Палач - Эдуард Лимонов

Потом они лежали, и Женевьев смотрела преданным взглядом на Оскара-самца, втягивающего в легкие содержимое очередного джойнта. Оскару опять стала видеться Женевьев пятидесятилетняя, и он захотел изменить ее облик, очистить Женевьев хотя бы до возраста тридцати лет.

Гавайская трава чудесно выполнила чистку. Эрозия времени, наросты, морщины, дефекты снимались гавайским чудесным зельем в несколько минут, и очищенная от времени молоденькая мадам де Брео существовала достаточно долго для того, чтобы Оскар успел выполнить очередной этап своей работы.

«Я работаю. Это моя работа», — говорил себе Оскар, наклоняясь между ног мадам и трогая онемевшим языком ярко-красную щель мадам в самой верхней ее части. «Это моя работа, — опять и опять убеждал он себя. — Одни работают на кухнях, другие работают с мусором, я же работаю с пиздой…»

— Да-да, делай, как сейчас. Еще, пожалуйста… Еще делай, как сейчас, — стонала мадам. — Да, там, именно там… там… Еще, еще… еще…

12

Оскару не хотелось испугать Женевьев, и потому в эти 24 часа, растянувшиеся в двадцать восемь, он не проделал с ней всего комплекса сексуальных мероприятий, которые он проделывал с Наташкой и которым он частично от Наташки и научился. Но он все же выебал Женевьев искусственным членом самого маленького размера, предварительно пробормотав сдавленным голосом: «Я хочу увидеть тебя опять в оргазме!» Наташку он уже давно ебал членом большого размера.

— Я боюсь, боюсь, — пробормотала мадам де Брео нерешительно, но, увидев, что Оскар нахмурился, согласилась: — Хорошо, но, пожалуйста, не сделай мне больно…

— Скажи мне тотчас, если тебе будет больно, я остановлюсь, — прошептал Оскар и стал смазывать член кокосовым кремом.

Измучившись от долгого периода пустоты и незаполненности, пизда пятидесятилетней женщины теперь наслаждалась и благодарно вспухала вокруг розовой, тяжелой, в пупырышках, резины искусственного зверя. Сжимая член в кулаке, Оскар думал обо всех этих миллионах двуногих самцов, глупо обольщающихся относительно способности женщины к наслаждению, самодовольно думающих, что кратковременные сеансы толкательных движений членом в пизде жены или любовницы способны удовлетворить настоящую сексуальную жажду. Если бы они могли увидеть эту белую пену, выступающую из пизды и кольцом обнимающую розовое тело сумасшедшего искусственного любовника, вновь и вновь направляемого Оскаром в глубь мадам де Брео. Если бы они могли ощутить хоть на миг физическую усталость набрякших мышц Оскара, напряжение всего его организма, пытающегося заставить Женевьев вновь увидеть огненный столп и, напрягши мышцы живота, с нечеловеческим воем заорать: «А-аааааа-ааааааа!» и зарычать, о, тогда бы они поняли ничтожность и жалкость обычной любви.

Они уснули только тогда, когда Оскар уже не мог прикоснуться к пизде мадам без того, чтобы она не дергалась в нервном истощении и со слезами на глазам не кричала: «Нет! Я больше не могу! Оскар, милый, не надо! Не надо! Прекрати! Я умру! Нет!» Оскар оставил ее в покое.

Только на второе утро, после того как за Женевьев закрылась дверь номера 903 в отеле «Эпикур», эта же дверь перед нею открылась, и Женевьев, заметно осунувшаяся, осторожно вышла в коридор. Она поцеловала Оскара в дверях и слабым преданным собачьим взглядом нащупала его глаза. Нащупав их, долго, отступая задом, пятилась по коридору. Наконец исчезла в колене коридора, ведущем к элевейтору.

Оскар вернулся в комнату, свалился в постель и уснул. Последним его чувством была удовлетворенность собой и тем, что он прекрасно справился с первой своей работой. «Хорошо сделано».

* * *

Когда же, проспав до позднего вечера, Оскар встал и начал убирать всклокоченную после столь длительной операции комнату, под одной из шампанских бутылок он обнаружил стодолларовую бумажку, сложенную вдвое. Повертев банкнот в руках, Оскар улыбнулся, натянул брюки и отправился вниз заплатить менеджеру отеля причитающийся с него долг.

1

— Хай, Оскар, это Женевьев. Будь, пожалуйста, дома с восьми до половины девятого. Я за тобой заеду. Надеюсь, ты не забыл, что сегодня мы отправляемся на обед к Сюзен Вудъярд. Будет ее бой-френд Боб Картер — журналист из «Нью-Йорк таймс», моя подруга Соня Бетти, ты, конечно, слышал о ней, и мы. Все свои.

— Это ее фэшен-дом Бетти, да? — осведомился Оскар.

— Да-да, — торопится Женевьев. — А о Сюзен Вудъярд ты тоже, наверное, слышал — она писательница… ОК, я с тобой прощаюсь. Меня ждут на показе. Будь хорошим.

На Мэдисон Женевьев положила трубку. Оскар положил трубку на своем конце города, в Вилледже, и заглянул в зеркало, висящее над фальшивым камином. Из зеркала на него задумчиво-рассеянно посмотрел черноволосый и бледнолицый мужчина. «Интересно, кем я кажусь людям с первого взгляда?» — подумал Оскар. Женевьев представляет его своим друзьям как философа, который очень скоро осчастливит мир своей новой книгой, книгой века. «Нет, на философа я не похож, — с сомнением решил Оскар. — Скорее на человека свободной профессии или на карточного игрока. Да-да, на карточного игрока. И еще, может быть, на того, кем я и являюсь: на истязателя, на палача».

Уже второй месяц истязает плоть Женевьев Оскар. Женевьев его пытки удивительно идут на пользу. Она стала меньше пить и выглядит намного свежее. Удовлетворенный секс придал лицу счастливое выражение, и, хотя она, разумеется, не помолодела, все без исключения ее знакомые удивляются происшедшей в ней перемене.

Женевьев переселила Оскара в вилледжскую квартиру на Мортон-стрит. Деликатная Женевьев сообщила Оскару, что это квартира ее друзей, которые на год уехали в Англию, но Оскар абсолютно уверен, что она сняла квартиру специально для него.

Квартира небольшая — ливинг-рум и спальня, — но от отеля «Эпикур» буржуазную Мортон-стрит отделяет путь длиною в целую жизнь. Оскар же преодолел этот путь в месяц. «Браво, Худзински!» — сказал себе Оскар и стал собираться на свидание к Наташке. Оскар пригласил Наташку на обед в любимый ею ресторан «Знак Голубя», что на Третьей авеню у 64-й улицы. Оскар не видел Наташку с того самого памятного дня, когда ему впервые пришла в голову мысль стать палачом. Оскару очень хотелось ее увидеть, и он мог бы встретиться с Наташкой куда раньше, и не раз, но Оскару хотелось поразить Наташку новыми тряпками, которые купила ему Женевьев, — элегантным костюмом, белым пальто, — и он все оттягивал встречу, ему все казалось, что у него нет еще достаточного комплекта вещей, способных поразить русскую девушку. Но теперь настало время.

Приняв душ, высушив феном волосы так, что они аккуратно и высоко забегали назад, как у раннего, еще не разжиревшего Элвиса Пресли, Оскар надушился, надел белую рубашку, узкий галстук красно-черной расцветки, светло-коричневый в синюю и белую полоску костюм, черные, в узорах тисненых дырочек, туфли и довольно прошелся по квартире. За всю его жизнь у него никогда еще не было такого количества новой одежды. «Может быть, надеть черный костюм?» — задумался Оскар и пошел было к шкафу, но, решив, что черный костюм среди бела дня — было время ланча — будет выглядеть неуместно, натянул белое итальянское пальто стиля «мафиози», бросил на шею шарф и, сжав, не надевая их, в одной руке перчатки, вышел из квартиры.