Место, названное зимой - Патрик Гейл

Как бы Патти ни пытали, из неё не удавалось вытянуть ни слова о Врядли, кроме того, что он был душкой; Винни это навело на мысль, что он немного походит на короля[13]. Может быть, постарше, покруглее и с бородой, предположила она. Этот образ, придуманный перед сном, вскоре укоренился, поэтому все были безмерно изумлены, когда в ложе их встретил застенчивый желтоволосый молодой человек с аккуратной бородкой, ненамного старше Гарри. Не слишком сильно напоминающий соблазнителя, он скорее производил впечатление невинности и восторженности; Гарри счёл его не особенно умным и подумал, что, возможно, именно его следовало бы оберегать от влияния мисс Патти, а не наоборот.

Когда хор девушек закончил петь и танцевать, Врядли зааплодировал куда громче, чем родные и близкие Патти, и завопил «Прелестно! Прелестно!» с таким воодушевлением, что Гарри почувствовал, как Винни чуть отшатнулась назад на стуле.

Патти вышла на сцену ещё несколько раз, каждый – в новом костюме. Её участие ничего не добавляло, но и не портило. Пугающий магнетизм, который она демонстрировала в гостиной, стёрся на фоне огромной сцены и опытных конкуренток. Чем большую поддержку изображал Врядли, тем яснее становилось, что Патти не рискует выйти за пределы хора и стать звездой рекламы кольдкрема или туалетной воды.

Может быть, именно по этой причине участницы хора в основном прославились блестящими замужествами; при всей красоте они обладали весьма скромными артистическими способностями. Когда миссис Уэллс в первом антракте выслушивала комплименты, наслаждалась шампанским и кокетничала с Врядли, признаваясь, что без его помощи ей никак не разобраться в тончайшем, как папиросная бумага, сюжете, по её манере поведения было очевидно – она расслабилась. Если бы Патти вышла вперёд, чтобы под светом рамп станцевать соло или представить комический номер, если бы её заставили, как другую девушку, пролететь над оркестром на украшенной гирляндами трапеции, а хор в это время бросался бы в неё шёлковыми пионами, шансы, что она оставит этот эксцентричный мир ради чего-нибудь более благопристойного, были бы гораздо слабее.

Достопочтенный Врядли заказал большой банкетный зал в ближайшем ресторане и убедил Патти пригласить с собой несколько новых подружек по сцене. Это было к лучшему, потому что воодушевление радушного джентльмена несколько противоречило высокомерию Роберта (Гарри заметил, что оно усиливалось, когда Роберту приходилось чувствовать себя представителем среднего класса) и неспособности Фрэнка представлять правду в более выгодном свете. Фрэнк только что безапелляционно заявил, что настоящий талант – одно дело, но его сестра безо всяких на то оснований унижает себя и свою семью, но тут как раз явились танцовщицы, и все присутствующие разразились нервным смехом и аплодисментами.

Гарри обнял Патти – надевшую, как он отметил, часы наследника Врядли, – и она представила его Глэдис Купер, склонившуюся перед ним в шутливом реверансе и впервые продемонстрировавшую наряд, который для неё сшила Винни. За этим последовало всеобщее неловкое смятение. Обычные в таких случаях разговоры было трудно вести в ресторане, за круглым столом. Все расселись кто где хотел, с чем Врядли был вынужден бессильно согласиться, хотя он явно желал, чтобы по правую его руку оказалась миссис Уэллс, а по левую – Патти; никто из мужчин не пожелал безрадостно сидеть возле жены. Взволнованная, возбуждённая, явно чувствующая себя замечательно в атмосфере могущества её почитателя, Патти привела больше приятельниц, чем можно было бы усадить вокруг стола. Удостоверившись, что Винни разместилась между братьями, Гарри нашёл себе место за дополнительным столом, который официанты поспешно накрывали белой скатертью.

Он пожал руку Коры Лейн, актрисы в возрасте, выступившей с комической песней. Она держалась с королевским достоинством, но оказалось, что она говорит на кокни[14], кое-как пересыпанном крупицами элегантности, явно почерпнутыми из пьес. Она призналась, что польщена, и чуть поклонилась Гарри, когда он довольно искренне сказал ей, как его позабавила её песня, и представила его соседям по столику, которых без усилий взяла под покровительство.

Среди них была ещё одна женщина – молодое, едва оперившееся существо, столь робкое и бессловесное, что невозможно было представить, как она набралась смелости войти в театр, не говоря уже о том, чтобы выйти на сцену. Она представилась просто Верой, как будто одно её имя уже объясняло всё, что нужно о ней знать, и за весь вечер не проронила больше ни слова.

– А это господа Прайд, Хоуки и Гослинг, балетом которых, я уверена, вы восхищены не меньше, чем моей песенкой.

– Добрый вечер, джентльмены.

Гарри не был удивлён, что пожатия танцоров оказались неприятно вялыми. Ему доводилось встречать людей такого типа во время прогулок по пляжу и в банях на Джермин-стрит: узкобёдрые, нарочито сговорчивые создания, по непонятной причине предпочитающие подражать девушкам вместо того, чтобы, как мужчины, противостоять всем трудностям, которые приготовила на их долю судьба. Один рассказал, что у него есть родители, братья и сёстры в какой-то редко посещаемой глуши, но создавалось впечатление, будто все они, эти танцоры, никогда не имели семьи, а уже полностью сформированные, вылупились из яиц, столь же хрупкие, как расколотые податливые оболочки.

– А это мистер Браунинг.

Мистер Браунинг был не из тех, кто с кудахтаньем вышел из яйца. Он с такой силой пожал руку Гарри, что тот задумался, достаточно ли крепко его собственное рукопожатие. Он был выше Гарри, черноволосый, серьёзный.

Они сели. Гарри оказался между импозантным мистером Браунингом и мистером Прайдом. Мистер Прайд выразил желание чокнуться бокалами шампанского с Гарри, жеманно произнеся «Ваше здоровье», затем немедленно повернулся, чтобы поухаживать не за безапелляционно молчавшей Верой, сидевшей рядом, но за императрицей их стола, рассказывавшей какой-то анекдот.

– Ну хоть вы меня не бросайте, – сказал мистер Браунинг, позволив себе чуть заметную, самоуничижительную улыбку, подчеркнувшую красивую ямочку на подбородке.

– Что вы, напротив, – ответил Гарри. Будучи смущён, он часто говорил, не думая. Потом, забеспокоившись, что эти слова покажутся собеседнику неуместными или непонятными, добавил: – Мне с вами приятно.

Глубоко посаженные глаза мистера Браунинга со следами остатков сценического макияжа наблюдали за ним, и он запнулся на середине слова «приятно».

Такие невыносимо долгие и громкие заикания случались с ним редко. Мистер Прайд скользнул по нему любопытным взглядом, но к своему удовольствию, заметив, что Кора Лейн нахмурилась, едва он отвлёкся, вернулся к прерванному разговору.

– Простите, – наконец сумел выговорить Гарри. – Мне с вами приятно, – повторил он как можно медленнее. – Такое случается, лишь когда я напуган.

– Ну, во мне нет ничего особенно пугающего, – сказал мистер Браунинг. – Я только актёр. Те двое с бородами, что сидят по обе стороны от вашей прелестной жены, вот они у кого угодно могут вызвать заикание.