По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир» - Наталья Григорьевна Долинина

же резком слове бросить вызов оскорбившему его человеку. Но нет. Жерков становится очень благоразумен, как только дело касается его драгоценной жизни. Неблагоразумен князь Андрей, но мы прощаем пронзительный голос, крик, резкость, потому что за всем этим – крупные чувства: подлинная горечь поражения и надежда на победу, и мечта о подвиге. А у Жеркова всё мелкое: и развлечения, и мысли о карьере, и мгновенный расчётливый страх перед князем Болконским.

* * *

Прошло несколько дней – тянулись будни войны; позади осталось несколько сражений, в которых русские солдаты проявили «храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем», – и вот после одного из таких сражений, где Кутузов атаковал и разбил французскую армию генерала Мортье, князь Андрей Болконский едет с известием об этой победе к австрийскому двору.

Толстой очень подробно рассказал о столкновении князя Андрея с Жерковым. И – в трёх строчках – об участии Болконского в битве: «Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей». Позже князь Андрей будет вспоминать, «как содрогается его сердце, и он выезжает вперёд рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятерённой радости жизни, какого он не испытывал с самого детства».

Больше мы ничего не узнаём об этом сражении, да и не нужно; мы уже поняли главное: там, где проверяются душевные силы человека, князь Андрей радостно напряжён; он ведёт себя точно так, как мы ждём от него. Но вот о чём хочется задуматься: кажется, он легче справляется с собой в бою, чем в буднях; это чувство испытывает позднее и Ростов; в сражении всё ясно: позади – свои, впереди – чужие; а в буднях всё переплетается, и трудно бывает понять, кто свой, кто чужой и где главные враги.

Вот он скачет в Брюнн к австрийскому двору с известием об одержанной русскими победе. Он радостно возбуждён, взволнован, многое перенёс за сутки, настроен торжественно. Но австрийский двор вовсе не так обрадован победой русских, как представлялось князю Андрею. Здесь вступают в действие иные силы, иные стремления, «дипломатические тонкости», как говорит князь Андрей, и он чувствует, что «весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта».

Совсем недавно мы слышали срывающийся голос юного Ростова: «…я не дипломат. Я затем в гусары и пошёл, думал, что здесь не нужно тонкостей…» Князь Андрей и старше, и опытней, и умнее Николая Ростова: они очень разные люди – первая же встреча между ними приведёт к ссоре и едва не кончится дуэлью. Но оба они пришли на войну с чистыми помыслами и поэтому становятся похожи друг на друга, сталкиваясь с той силой неестественного, несправедливого, которую оба не могут и не хотят понять.

Дипломат Билибин объясняет князю Андрею то, что ему непонятно. Какая радость а в с т р и й с к о м у двору от победы р у с с к и х войск, когда австрийские генералы один за другим подвергаются полному поражению? Оказывается, и здесь живут и диктуют свою волю те законы, от которых князь Андрей бежал из петербургского света.

Недаром здесь, в Брюнне, среди дипломатов оказывается Ипполит Курагин – ненавистное Болконскому воплощение гостиной Шерер. Правда, он «был шутом в этом обществе», но его слушают, не гонят, он спокойно ждёт наград и повышений по службе…

Встреча с австрийским императором разочаровала князя Андрея – он не успел толком рассказать о сражении, он увидел равнодушие к тому общему делу, интересами которого жил в последние месяцы; можно было закричать на Жеркова, но если император союзной Австрии относится к войне почти так же, как Жерков, – что делать тогда?

Вернувшись к Билибину, князь Андрей узнаёт то, «что уже знают все кучера в городе» и что неизвестно во дворце: французы приближаются к Брюнну.

Зная положение русских войск, Андрей мгновенно понимает, что несёт с собой это известие: «значит, и армия погибла: она будет отрезана». Вот когда наступает час, ради которого он покинул отца и беременную жену.

Известие о безнадёжном положении русской армии «было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею… ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе!»

Билибин уговаривает его – очень разумно, с точки зрения здравого смысла, – не возвращаться в армию Кутузова, где его ждёт «или поражение и срам», или мир, если он будет заключён. «Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами…» – толкует Билибин.

«– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: „Еду для того, чтобы спасти армию“».

– Mon cher, vous etes un heros, – сказал Билибин».

Кто из них прав? Да, рассуждения Билибина совершенно справедливы, и положение русской армии безнадёжно, и незачем князю Андрею ехать, но сам же Билибин, вопреки всякому здравому смыслу, признаёт: «Мой милый, вы герой». Потому что умение поступать вопреки здравому смыслу, повинуясь только голосу своей совести, только чувству долга, своей ответственности перед людьми, страной, армией – это умение и называется героизмом.

«А ежели ничего не остаётся, кроме как умереть? – думал князь Андрей уже в дороге, направляясь навстречу русской армии. – Что ж, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».

Вот что имел в виду старик Болконский, когда взвизгнул: «коли узнаю, что ты повёл себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно!» Эти трудные, эти гордые люди превыше всего ставят честь, своё мужское и человеческое достоинство. Отказавшись ехать с Билибиным и направляясь к армии Кутузова, князь Андрей ведёт себя как сын Николая Болконского. В штабе Кутузова, куда явился, наконец, князь Андрей, каждый тоже ведёт себя согласно своему характеру. Красавец Несвицкий «перевьючил себе всё, что… нужно, на двух лошадей… Хоть через Богемские горы удирать». А Кутузов, озабоченный, стоит с Багратионом на крыльце, не видя и не слыша Болконского.

«– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг».

И князь Андрей, ещё не понимая, что происходит, знает одно: не станет он удирать с Несвицким.

«– Ваше превосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона», – говорит он