Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

Теперь не скажешь, была ли мать столь уж безалаберной, какой считал ее дед Володар, но каждое опрометчивое действие снохи, случалось и с удачей (раз взяла лотерейных билетов на ползарплаты и выиграла дефицитный ковер), осуждалось в доме свекра днями молчаливого неодобрения. Поэтому, зная и в себе трудно подавляемую блажь, Василий Игнатьевич старался не порицать ничьих нелепых поступков, а если спрашивали мнения по поводу чужого казуса, отбояривался присловьем: «Кто я такой, чтоб судить?»

Изредка шальная дурь оказывалась сильнее Василия Игнатьевича. То привезет с городского рынка голодных цыганят, то освободит из капкана щенную волчицу, то наперсточники завлекли – спустил получку и долго казнился. До новой причуды… Но было одно сумасбродное событие в его жизни, когда он дал волю захлестнувшему душу порыву и ничуть о том не пожалел. Да, вопреки ядовитым домыслам сплетников, никогда не раскаивался Тихонький Василий Игнатьевич в скандальной женитьбе на Аделине. На Адельке-хромуше, как называли ее недоброжелатели.

В школе он сидел с ней за одной партой. Выглядела Аделя младше его ровесниц, хотя опережала в возрасте на три года – поздно начала учиться из-за врожденного недуга. Тонкое лицо ее гладко обтягивала анемичная полупрозрачная кожа, глаза были смешанных оттенков серого и иззелена-голубого. Чуть выдающиеся вперед зубы не портили милой улыбки, с легкой натяжкой губ в левую сторону, так что на щеке появлялась задорная ямочка. В отдельности черты этого лица привлекательностью не отличались, но все вместе, в сочетании с вьющимися, очень светлыми волосами, оставляло впечатление чего-то летучего, сияющего само по себе и осененного пушистым нимбом.

По-детски цыплячья внешность Адели даже в выпускном классе не вызывала у Василия мыслей взглянуть на нее глазами подрастающего мужчины. В дружбе с ней он привык к мальчишеской простоте, и не ее тонкие пальчики перебирал в душных задних рядах на просмотрах кино с предупреждением «до 16 лет». Не Аделя срывала с его губ поцелуи «взасос», как коросту с пореза, торопясь за калитку на материны призывы, а спустя полгода не Аделя проводила новобранца в армию с обещанием дождаться. Рослая, темнобровая Клава Иванцова, по общему мнению, была словно в подбор Василию создана и статью, и домовитым стремлением превратить пространство вокруг себя в чашу изобилия и комфорта.

Во вторую субботу возвращения со службы демобилизованный солдат, Клава и верный паж ее Зоя Савушкина отправились в клуб на танцы. Иванцовы и Тихонькие уже договорились сыграть свадьбу через месяц, а влюбленным все не удавалось остаться наедине – безотвязная Савушкина мельтешила рядом третьей лишней, не закрывая болтливого рта. По насупленному лицу Клавы легко можно было догадаться, как не нравится ей этот рот, явно разинутый на чужой каравай, но ступала под руку с вышедшей из повиновения Зойкой гордо, чувствуя спиной сдержанный жар прицельных жениховых глаз.

Уж кого-кого, а Адельку-хромушу Клава в ревнивый расчет не брала. Не думала, какая подлая змеюка зреет в колченогой дэцэпэшнице, и никто б не подумал. Позже обе с Савушкиной жалели, что Василий не был допущен к Клавиным прелестям сразу по приезде. Клава винила соглядатайство Зойки, та оправдывалась просьбой ее матери присмотреть за подружкой до свадьбы – перетерпят, мол, потом зять с уважением будет помнить первую брачную ночь… А не вышло доказать суженому соблюдение старозаветных правил в доме Иванцовых, хотя свадьба прогремела шумная и, как следовало по плану, ровно через месяц.

Аделькина свадьба.

Смешно сказать, из-за чего расстроился союз такой складной пары – из-за лужи перед клубом.

Клава первой заметила, как Аделька остановилась напротив у края воды. Все нормальные люди лужу обошли и стояли на крыльце, ожидая открытия дверей, а хромуша вытянула одуванчиковую голову и уставилась на толпу с кривой улыбкой. То есть не совсем на толпу, избирательно – на бывшего соседа по парте. Длинная шейка украшена бусами под жемчуг, поджатые в коленях ноги обуты в мальчиковые ботинки…

Клаву огорошила наглость калеки. Мать моя женщина, это что?.. Это на кого хромоножка зарится?! – и невысказанная злость на подругу выплеснулась вместе с сиюминутным негодованием:

– Ой, гляньте, девочки, пугало в бусах!

Савушкина с готовностью поддержала:

– Выставилась напоказ, никакой самокритики у Аделины.

В стайке девушек хмыкнули, завздыхали:

– Чего привязались к человеку?

– И на такую гайку найдется болт с резьбой…

– Личико у нее посмазливее, чем у некоторых (намекнули на толстощекую Зойку).

Клава закруглила разговор, хозяйски поведя на жениха красиво изогнутой бровью:

– Даже интересно, кому станет нужна, бедняжка, – и замерла, пригвожденная к перилам его пронзительным взглядом.

В темно-карем глазу Клавы под выразительной бровью, как в чаше с плавленым шоколадом, Василий в долю секунды узрел их совместное будущее: он и она, окруженные изобилием пухлых младенцев, еды и вещей. На сытых лицах – довольство жизнью, на его щекастой физиономии, кроме того, подобострастное выражение лица Зои Савуш… стоп!

Что-то в нем разъединилось, взорвалось и кануло в безвременье; в ушах оглушительно засвистал несуществующий снаружи ветер. Толпа ахнула и подалась вперед вслед за Клавой, не поверившей своим глазам: спрыгнув в новых туфлях с крыльца прямо в лужу, Василий Тихонький шагнул навстречу Аделе.

…Деревня на сто рядов обсмаковала тот разговор на ступенях клуба. С лаконичной подачи деда – прочь! – родители выставили за дверь возмутителя фамильного спокойствия. Василий поселился в бане на задворках старого дома, где Аделя жила вдвоем с матерью. Можно было обойтись без свадьбы, но решили сыграть. Не назло потрясенным вероломством Иванцовым (как они полагали), и не для того, чтобы досадить отвергнувшей самовольщика родне, а по настоянию школьных друзей. Ну, и по честному праву Адели нарядиться в белое платье в пандан бусам под жемчуг.

Василий продал мотоцикл, ребята сложились деньгами, нанесли солений, пирогов – стол получился нестыдным. Пришла мать, плюнув на домашние уставы, сама вдела Аделе в мочки ушей золотые серьги. «Подчистую зарплату потратила», – понял сын, тронутый подарком и очередной, по дедовскому определению, «бузой» невестки.

Аделя смущенно улыбалась всем из-под облачка начесанной челки. Василий удивлялся: как мог забыть – эта робкая полуулыбка сразила его еще в детстве, когда учительница привела и посадила на свободное место рядом с ним девочку, похожую на неоперившегося птенца. Вася Тихонький молча подвинул чернильницу на середину парты, новенькая улыбнулась, и он загляделся. На левой щеке девочки заиграла маленькая лунка – будто солнечные зайчики гонялись за своей тенью. Никто не улыбался так странно и нежно… никто не выглядел так беззащитно.

Теперь, во всем белом, Аделя напоминала ему ангела, и Василий внутренне сжимался, под крики «горько» еле касаясь ее губ под прикрытием фаты. То, что подразумевалось за кадрами в фильмах «до 16 лет», и что, между прочим, он сам проделывал с одной веселой женщиной в армейских увольнениях, казалось по отношению к Аделе кощунством.