О хождении во льдах - Вернер Херцог

От самой Рейнской долины я никого не видел на полях. Появились рождественские елки, установленные пока без украшений, просто так. Под конец местность стала совсем плоской, так будет, наверное, теперь долго. Одиночество сегодня ушло вперед от меня, на запад, так далеко я уже ничего не различал, не хватало глаз. Видел птиц, взлетевших с пустого поля, их становилось все больше и больше, в конце концов весь воздух заполнился ими, при этом я видел, что они вылетали из недр земли, из самой глубины, где скрывается сила тяготения. Там же и гигантская куча картофеля, целый рудник. Дорога была такой бесконечной, что мне стало страшно. Уже неделю из-за дождя и серой мглы я не могу даже догадаться, где находится солнце. Не успел я прийти в Бриен, как люди тут же начали прятаться, только один мелкий торговец по недоразумению еще не закрыл свою лавку. Но потом закрылся и он, и с этого момента все превратилось в вымершую пустыню. Над городом навис тяжелой громадой замок, окруженный кованой решеткой. Там дом сумасшедших. Сегодня я часто называл себя «лесом». Истина сама по себе шагает по лесам.

Вторник, 10.12

Поначалу совершенно ясная погода, волнующее чувство оттого, что видишь солнце, все курится, пар над рекой Об, которая как будто кипит, пар над полями. Когда я смотрю на небо, не прерывая ходьбы, я помимо своей воли все время даю небольшой крен к северу. Сразу за Обом над одним полем клубились такие густые испарения, шедшие от самой земли, что я по плечи был окутан этой пеленой. Видно далеко, местность равнинная. Шелудивая тетка выгоняла из дома шелудивого пса. Боже мой, как мне холодно, Боже, сделай так, чтобы мои родители постарели. Бурро упал с десятого этажа, потому что ограждение балкона, против всех правил, было сделано с недопустимо большими зазорами, и тут же умер. Владелец гостиницы, боявшийся за репутацию своего заведения, предложил мне, видя мое неизбывное горе, девятнадцать тысяч марок на образование. Чему я должен учиться, сказал я, это иудины деньги, от них никто не станет снова живым. Дорога, по которой можно было коротким путем добраться до Пине, была в моем единоличном распоряжении. Сквозь стену сарая для сельхозтехники, в котором я спал, я услышал чей-то храп, а потом, после полуночи, неожиданно кто-то чем-то зашуровал, так что я окончательно проснулся и у меня мелькнула мысль, не сбежать ли отсюда. Дома и люди тут совершенно другие, но здешние деревни знавали и лучшие времена. На переходе через железнодорожные пути я встретил старого смотрителя, работавшего при шлагбауме, и, хотя он теперь на пенсии, он каждый день приходит с кожаной тряпицей в домик смотрителя, в котором теперь поселился его преемник, и протирает внутренности автоматической коробки переключения. Его никто не гонит. Медленно возвращались облака, но птицы пока еще прекрасно пели. В Пине я купил молока, мандаринов и остановился передохнуть. Приглядевшись, я обнаружил, что сижу ровно на отметке, где находится тригонометрический пункт.

Этот участок пути абсолютно прямой, и если подниматься по склону вверх, то неизбежно идешь прямо на облака. Большие, пустые поля; машины катят по дороге, как будто их кто-то тянет за собой. Вскоре после Пине меня остановила патрульная полицейская машина для проверки документов, они не поверили ни единому моему слову и хотели меня забрать. Взаимопонимание было достигнуто только благодаря городу Мюнхену. Я сказал «Октоберфест», один из полицейских однажды был там, он вспомнил слово “Glockenspiel”[29] и слово “Marienplatz”[30] и смог произнести это по-немецки. После этого они меня отпустили с миром. С вершины одного холма, вдалеке, я увидел перед собой Труа. Потом надо мной пролетели журавли, идеальным клином. Они летели против сильного ветра и не намного быстрее, чем я, идущий пешком. Их было двадцать четыре птицы, большие, серые, и время от времени кто-нибудь из них издавал хриплый крик. Если порыв ветра нарушал их строй, одни продолжали парить, другие, выбившиеся из связки, снова пытались с трудом занять свое место – необыкновенное зрелище, когда смотришь, как они складываются в клин. Как и радуга, эти журавли – метафора для того, кто идет. За Труа я увидел цепь небольших холмов, вероятно, это уже ближняя сторона долины Сены. Тут журавли резко повернули на юго-восток, чтобы лететь, вероятно, к национальному парку, который находится в том направлении. Прежде чем перейти через Сену, я купил себе молока и выпил его, сидя на перилах моста. Пустая коробка из-под молока, которую я бросил в воду, доберется до Парижа раньше меня. Я не уставал удивляться той легкости, с какой перемещаются люди. Как давно я не был ни в одном большом городе. Я направился прямиком к собору, все еще пребывая в состоянии удивления. Еле передвигая больные ноги, я кое-как обошел собор и от изумления все не решался зайти внутрь. Мой визит был ведь никем не предусмотрен. Я снял крошечную комнату в гостинице и постирал футболку Нубера, потому что она уже не пахла Нубером, когда он выступал в прощальном матче за Оффенбахский клуб, а пахла мной. Теперь она сушится на маленькой батарее центрального отопления. Большие города таят в себе много мусора, к тому же там много толстых людей. Я видел толстяка на гоночном велосипеде и толстяка на мопеде с шелудивой собакой, посаженной впереди на бензобаке, а еще я купил немного сыра у толстой продавщицы, которая обслуживала меня как благородного аристократа, хотя у меня было совершенно перекошенное лицо. Видел двух толстых детей, сидевших перед телевизором, картинка на экране была вся искажена, так что невозможно было ничего разглядеть, но они сидели и как завороженные пялились в экран. У рынка стоял мальчик на костылях, прислонившись к стене дома, мои же ноги отказались двигаться дальше. Одного короткого взгляда, которым мы смерили друг друга, было достаточно, чтобы понять меру нашего родства.

Среда, 11.12

Я не вижу перед собой ничего, кроме дороги. Неожиданно, поднявшись на вершину холма, я подумал, что впереди всадник, но, когда я подошел поближе, оказалось, что это дерево, потом я увидел овцу и засомневался, не куст ли это, но это была овца, лежавшая при смерти на земле. Она умирала тихо и трагично; никогда я не видел, как умирает овца. Я ускорил шаг.

В Труа уже появились низкие, несущиеся вдаль облака в утренней мгле, пошел дождь. В темноте я направился к собору и, обойдя его затемненные стены,