Чудо-христианин - Терри Саутерн

— Господи боже… — начала Джинджер потрясенно.

— Его идея, — продолжил Гай, — честно говоря, я и сам не очень представляю, что это будет — выпустить обычные тексты хорошо известных произведений, но оставить пустые места, просто белые листы, которые читатель заполнит сам.

— Нет, я никогда… — сказала Джинджер с возмущением.

— Да-да, вот оно, — сказал Гранд, находя в записной книжке место, которое искал. — Здесь есть несколько рекламных образцов… пока это сыровато, предупреждаю вас… давайте посмотрим, да, это из Кафки — пробный экземпляр «Процесса». Вот как это звучит:

«Теперь вы тоже можете испытать такие же чудесные творческие мучения от двусмысленности и такие же проблески гениальности, которые творились в душе этого необыкновенного писателя и которые привели его к всемирной славе! Выберите нужные фигуры речи, красивые эпитеты, сядьте за стол и возьмите специальную шариковую ручку, которой пишут писатели и которая стоит тридцать пять центов».

Джинджер Хортон гневно фыркнула и приготовилась разразиться тирадой, но Гай перебил ее:

— И вот у нас есть «Взгляни (сам) на дом свой, ангел»:

«Ну так что, читатель-писатель — понравится ли тебе вывалить свои внутренности на этот прекрасный бесценный ковер? Да? Прямо посреди чьей-то комнаты, когда все на вас смотрят? Да? Да, черт возьми, вы можете это, вы можете, и так далее, итак далее».

— Скажу только, что это не вполне готовый образчик, конечно. Его нужно еще слегка подправить, сделать поярче… Так что ты думаешь по этому поводу, Джинджер?

— Что? Да я в это… ни единого цента не вложу! — пафосно заявила Джинджер.

— О, это слишком страшно, Гай. Ты не должен в этом участвовать! — воскликнула Агнесс.

— Хммм… Полагаю, ты права, — сказал Гай, — хотя на самом деле трудно сказать. Может получиться, может не получиться… Просто хотел посмотреть, кто и что по этому поводу думает. В этих инвестиционных играх самое главное — принимать свежие решения.

Гай придумал еще одно развлечение и опять повеселился на славу. Он вовлек одного человека в мероприятие по разбиванию крекеров огромным отбойным молотком на Таймс-Сквер.

Этот стойкий товарищ прибыл на место со своим арсеналом — коробкой соленых крекеров и шестидесятифунтовым молотком — приблизительно в 9 утра. Там он, как выразился Гай, «открыл свой магазин», — прямо рядом с выходом из метро на Сорок второй улице, на самом оживленном в это время суток перекрестке мира.

Одетый в хаки и жестяную каску, странного вида человек пробрался через людской поток к выходу из метро, и, нырнув в самую гущу толпы, открыл обитый медью сундук, прикрепленный к поясу ремнем, вытащил соленый крекер и наклонился, чтобы осторожно положить его на пешеходной дорожке.

— Смотрите собственными главами! — закричал он, выпрямившись и нетерпеливо жестикулируя. — Будьте осторожны! Не подходите близко! — И за тем, подняв молоток на высоту плеча, мощным ударом обрушил его на крекер — не только рассеяв его в пыль, но также разбив на куски часть пешеходной дорожки.

Через несколько минут вокруг него собрались зеваки. Все собравшиеся, кроме тех, которые стояли в непосредственной близости, должны были вытягивать головы или подпрыгивать, чтобы увидеть хотя бы мельком человека в жестяной каске. А он разглядывал почти невидимую пыль, оставшуюся от крекера.

— Я размял его, не правда ли? — пробормотал он самому себе тоном профессионала.

— Что он сказал? — поспешно переспросили не сколько человек — из тех, что стояли ближе.

— Он сказал, что размял его, — объяснил кто-то.

— Размял его? — фыркнул другой. — Чувак, ну-ка повтори!

Гай Гранд также присутствовал при этой сцене. Он выслушивал различные комментарии и иногда присоединялся к дискуссии.

— Эй, как так случилось, что ты этим занимаешься? — спросил он человека в жестяной каске.

Человек вытащил еще один крекер и с великой осторожностью положил его на асфальт.

— Вот этим? — переспросил он, вставая и поднимая огромный молоток. — О, да это всего лишь дело техники.

— Что он сказал?

— Говорит, это дело техники.

— Что?

— Дело техники.

— Да, хорошо, а что он разбивает своим молотком? Что это? Похоже на крекер.

— Да для чего ему крекер-то разбивать, вы шутите?

— Чувак, смотри, как молоток поднимается над асфальтом! Смотрите, у него там молоток!

Через короткое время собравшихся было столько, что они заполонили всю улицу и даже вылезли на проезжую часть, мешая проезжать машинам. В результате полицейскому Сорок Второй улицы пришлось, ругаясь, протискиваться в центр толпы. «Дайте пройти!» — кричал он. — «Уберитесь с дороги!»

Когда он пробрался к центру, где в самом разгаре шла операция по разбиванию крекеров, то остановился, заломил кепку назад, сложил руки и скорчил гримасу отвращения, наблюдая, как человек в жестяной каске разбивает несколько крекеров огромным отбойным молотком.

— Ты на службе у городских властей, приятель? — дрогнувшим голосом спросил полицейский.

— Так точно, — сказал человек в жестяной каске, не оборачиваясь. — Городское планирование. Технические дела.

— Да, — сказал полисмен. — Местечко ты выбрал хуже некуда, вот что я тебе скажу. — После этого, поправив кепку, он начал разгонять толпу. — Двигайтесь! Расходитесь! — орал он. — Освободите место! Идите на работу! Это технические дела! Прочь с дороги!

Разогнать толпу в такой час оказалось делом нелегким. Через некоторое время пришлось пригнать пожарные машины и пустить в ход шланги. Когда причина происшествия была раскрыта, полиция доставила Гранду некоторое беспокойство.

— Наверное, Джинджер подошли бы кое-какие твои вещи, — предположил Гай.

Эстер по-детски прикрыла рот, чтобы скрыть смешок, и весело поглядела на остальных, а Агнесс, задержав дыхание, выпалила:

— Я боюсь, что мы носим другой размер, Гай!

Агнесс, тоненькая словно тростинка, носила максимум девятый размер, а Джинджер — минимум шестидесятый.

Джинджер покачала головой.

— Чарльз просто умрет, если я надену вещь, которую шил не он! — сказала она.

— А Чарльз делал для тебя балахоны? — спросил Гай.

— Я хотела бы, чтобы Чарльз сшил для меня маленькие итальянские балахоны, Гай, — ответила Джинджер. — Я думаю, они мне, с моей полнотой, вполне подойдут — но это значит, мне придется отказаться от всех моих женственных оборок и кружев, а Чарльз и слышать об этом не хочет! Он сказал, это будет «сверхпреступлением» — он ведь так любит работать с кружевом, Гай. И мне просто совесть не позволит! А что ты думаешь по этому поводу, Гай? — спросила она, гордо вскинув голову, словно сама Кармен.