У каждого в шкафу - Наташа Апрелева

Не дождавшись ответа от мужа, Маша пожала плечами: «По-любому надо что-то делать…»

Человек, хорошо читающий по-русски, с силой закроет, потом откроет глаза, впустит порцию воздуха в легкие, потом выпустит — и поймет, что: а) никто не любит утро, б) все герои продолжают чего-то бояться и в) все герои собрались что-то делать. А так оно и есть.

Из дневника мертвой девочки

Мама не появляется долго, мы уже и весенние болоньевые куртки надели, и сняли их, и катаемся по очереди на велосипеде «Кама» со складной рамой — недавний подарок бабушки — и обдумываем, чего бы нам пожелать на день рождения. Я хочу собрание сочинений Конан Дойла в восьми томах — черные шершавые обложки, красные буквы, дедуктивный метод, а ты — личный велосипед, чтобы только твой. Открывается дверь, и заходит мама. Обнимает нас, тихо говорит, что теперь все будет иначе. Мы вместе гуляем в парке, держась за ее худые холодные пальцы, потом идем в кино на смешной взрослый фильм «Москва слезам не верит», мама вполголоса объясняет какие-то не совсем ясные детям повороты сюжета, потом — опять в парк, едим вкусные пирожки с размолотой картошкой и жареным луком.

Пирожков куплено много, мы щедро крошим парочку для маленьких коричневых воробьев и серых упитанных голубей, один из них подходит неожиданно близко, наступает своей красной треугольной лапкой на мамину бледную ступню в открытой туфле без каблука. Мама почему-то сильно пугается, забирается на скамейку с ногами, как девочка, это смешно и трогательно, я обнимаю ее елевой стороны, ты — с правой.

Засыпаем дома. Утром бабушка находит маму в летней кухне. Она повесилась на спинке стула, бывает же такое. Вскрытие покажет, что в крови ее не было ни капли алкоголя.

* * *

Юля заканчивала описывать Филимонову Ангелину, 2005 года рождения, поступившую сегодня утром по «скорой» с редким заболеванием «коревой энцефалит», вверенную заботам небритого доктора Краснова в отделении интенсивной терапии. Состояние стабильно тяжелое, девочку привезли без сознания, температура 39. Более двух недель участковый педиатр с дареными бело-синими ручками «ГлаксоСмитКляйн» и одноименными глянцевыми блокнотами в карманах халата не мог поставить диагноза, посчитав тошноту и рвоту симптомами общей интоксикации после кори, а на такие мелочи, как нарушение речи и потеря ориентации, удачно не обратив внимания. Определила диагноз доведенная до отчаяния мать девочки, задав правильные вопросы «Гуглю». Спасение утопающих, как и было сказано.

«Вот еще пару строчек, — пообещала себе Юля, — и пойду курить. А потом кофею выпью у Гальки-бухгалтерши».

Естественно, точное число Юля не подсчитывала, но за напряженное трудовое утро, привычно взрывавшее мозг криками мальчишек, девчонок, а также их родителей, она раз пятнадцать уже успела сбегать вверх по лестнице в соседнее отделение и с бесконечно деловым видом пройти мимо Бобкиной палаты. Плотно закрытой. Раза три-четыре уверенно подходила и бралась за ручку. Недовольно бормоча себе что-то под нос, раза три-четыре отпускала ручку и возвращалась обратно, вниз по лестнице. Сейчас она двигалась вверх.

— Юлия Александровна, — одышливо произнесли за спиной. Старшая медсестра, Кира Николаевна, отдуваясь и постанывая, взбиралась по ступеням. — Юлия Александровна, это что же такое за происходит, я вас хочу спросить, это что же такое делается?

У Юли не было желания выслушивать об очередных глумливых выходках Зои Дмитриевны, сводку с фронтов их столетней с Кирой Николаевной войны.

— Я вам вот что скажу, Юлия Александровна, — старшая медсестра загородила Юле дорогу, грозно уперев мощную руку в убедительный бок, — это мое, конечно, личное мнение, но торт — это только начало.

Лицо Киры Николаевны угрожающе побагровело.

— Торт — это только начало, — повторила она со значением.

— Угумннн, — пробормотала что-то невразумительное Юля, потому что не совсем хорошо представляла, как среагировать по-другому и началом чего может быть торт. Ожирения? Сахарного диабета второго типа? Какой-нибудь классической комедии с метанием кремов в черно-белые лица героев?

И было непонятно, почему об этом надо говорить сейчас, на лестнице.

А еще Юля подумала, что это неплохое название для контркультурного текста про, например, групповой инцест: «Торт — это только начало».

— Сегодня она торт утаила от коллектива, — все-таки сочла нужным пояснить Кира Николаевна, — уважения коллективу не оказала, а коллектив этот ведь все видит и скоро скажет, я вот про что, вы как хотите, а я думаю — общее собрание, высказать общественное порицание, а то и с занесением, а то и в личное дело, потому что не оказывать уважения, Юлия Александровна, — это ведь не просто так, вы что себе думаете?

— Подождите, Кира Николаевна, какой торт?

— Очень-очень вкусный торт, — немного отвлеклась общественная порицательница, — «Графские развалины» называется, внутри с прослойкой безе, я своим всегда беру «От Палыча», а у них сейчас новая серия, кстати, тортов-то, музыкальная, вот ведь молодцы какие, надо ж так придумать, разноцветные торты и с фруктами, и с орехами, и называются красиво, как эти… ну как такие скрипачи…

— Скрипачи? — вежливо приподняла брови Юля, чувствуя себя какой-то Жанной Агузаровой, которая шла-шла по Нью-Йорку, а внезапно очутилась в Мухосранске, в окружении желтеющих «хрущевок»: «По-нашему, это ШОК».

— Ну да, скрипачи, — охотно пояснила туповатой коллеге Кира Николаевна, — эти, как их… Адажио, Анданте и этот, Аллегро, что ли.

— Ага, — не удивилась Юля, — ага, скрипачи, неважно. Кира Николаевна, а почему мы вообще про это?..

— Так что ж я вам талдычу, а вы все насмехаетесь! — обиделась та. — Я ж вам и говорю, что Зоя-то Дмитриевна огромный этот торт от балета получила и тайно зятю-то его и передала! А с коллективом? А общий чай?

— А что, балет выписан? — Юля с радостью уцепилась за тему, более похожую на нормальную. За прошедший месяц три девочки из балетного училища поступали с вирусным менингитом. Юлю удивляло, какие это крепкие, нехудые девочки, мало напоминающие анорексичных танцовщиц. Очевидно, в провинции и балет неистребимо провинциальный, решила она.

Скрыться в ординаторской от Киры Николаевны удалось, от остальных коллег — нет.

Тотчас же напротив спрятавшейся за собственный локоть Юлей уселся веселый ИванИваныч и открыл рот.

— Юль, — торжественно начал он, — я вот все в плане художественной самодеятельности беспокоюсь…

— Вань, — кротко предложила Юля, — отстань, да?

— Я вот предлагаю нам сыграть спектакль, — не послушался ИванИваныч, — покуситься на творчество Бертольда, например, Брехта. Или Теннесси, например, Уильямса. «Трамвай Желание», а? Пусть Зоя.

Дмитриевна представляет Бланш Дюбуа, а Кира Николаевна — Стеллу. А можно и наоборот, — с готовностью согласился он. — Что ты так расстроилась? Ты, по примеру Зои Дмитриевны, очень подавлена?