Часть целого - Стив Тольц

Когда Терри шел на дело, для меня открывался ящик Пандоры страхов, а когда случалась уличная драка, моя душа вовсе разрывалась на части. Каждый день, когда мы шли домой, я умолял брата бросить свои занятия. Я не сомневался, что ему предстоит умереть у меня на глазах. Учитывая возраст и рост Терри, близнецы вооружили его крикетной битой, и он, припадая на ногу, бросался на врага, размахивал ей и исторгал воинственные кличи. Редкий соперник отваживался проверить, как он управится с битой, но встречались и такие, которые не отступали, и во время одной драки Терри вновь порезали ножом. В ужасе я кинулся в гущу свалки и вытащил его оттуда. Но Бруно и Дейв, желая подзадорить товарища, дали ему несколько тумаков и, хотя кровь продолжала сочиться, отправили обратно в бой. Я протестующе завопил и кричал, пока не осип до хрипоты.

Это были не школьные потасовки, а настоящие войны между бандами. Я вглядывался в яростные лица юнцов, когда они, не щадя жизни, бросались на врага. Их безразличие к насилию и боли вызывало у меня недоумение. Я не мог понять этих существ, с такой дикой яростью мутузивших друг друга. И то, с каким благоговением они относились к собственным ранам, казалось мне непостижимым. Они смотрели на них, как на обретенных после долгой разлуки любимых. Бред!

Кэролайн тоже не могла их понять. Она была вне себя из-за того, что я позволил младшему брату примкнуть к головорезам, хотя и радовалась, что банда встала на мою защиту. От ее сердитых слов на моих щеках вспыхивал румянец: ее внимание — это все, что мне требовалось. Я восхищался собой, радуясь, что сумел с ней подружиться. Наши разговоры были самым главным из того, что мне нравилось в жизни, особенно с тех пор, как Бруно и Дейв каждый день пихали мне в рот раскуренную сигарету и грозили всякими изощренными пытками, из которых я больше всего порадовался перспективе быть похороненным заживо на кладбище животных. Но они не выполнили ни одну из своих угроз: Терри дал им ясно понять — если на мне появится хоть одна царапина, он уйдет из банды. Близнецы ценили талант. Они поняли, что Терри — одаренный преступник. Иначе с какой бы стати они его послушались? Но если бы близнецов спросили, они бы ответили, что дело в сочетании его энергии, его чувства юмора, готовности повиноваться приказаниям и бесстрашия. Как бы то ни было, им нравилось, что Терри с ними, даже если приходилось мириться с его постоянно погруженным в мысли старшим братом, который ничего не делал, а только читал. Книги, которые я брал в библиотеке, невероятно им досаждали. Как ни смешно, они считали, что это во мне нет ничего человеческого, поскольку я только и умею, что перелистывать страницы.

— Откуда ты знаешь, какие книги брать? — как-то спросил меня Дейв. — Тебе кто-нибудь подсказывает?

— Есть определенная методика, — объяснил я. — Если читаешь Достоевского, он упоминает Пушкина. Берешь Пушкина, у того написано про Данте, берешь Данте и…

— Ясно, — оборвал меня Дейв.

— Все книги в какой-то мере написаны о других книгах.

— Я уже понял.

Этот бесконечно плодотворный поиск был бесконечен; мертвые отправляли меня в путешествие во времени, в веках, и если Бруно бесило мое простодушное уважение к такому бесполезному и совершенно не мужскому предмету, как книга, Дейв был заинтригован. Иногда он опускался подле меня после драки и, вытирая с лица кровь, спрашивал:

— Расскажи, о чем ты сейчас читаешь?

И я рассказывал, косясь на Бруно, который пылал ко мне невежественным негодованием. Не раз он в клочья рвал мои книги. И не раз я с ужасом смотрел, как он швырял их с обрыва. Туда улетело «Преступление и наказание». Так было покончено с «Республикой» Платона. Книги хоть и расправляли страницы словно крылья, полетать не могли.

Близнецы требовали, чтобы, читая, я посматривал по сторонам, не появится ли полиция или туристы. Терри подталкивал меня локтем, как бы говоря: «Сделай эту малость, чтобы сохранить мир». И я соглашался, хотя в роли дозорного вообще ничего не стоил. Наблюдая за бандой, я пришел к определенным выводам и горел желанием с кем-нибудь поделиться своими наблюдениями: Бруно, Дейв и Терри завоевали первенство в округе и, перестав терпеть поражения, заскучали. Они строили большие планы; стремились подняться по криминальной лестнице, которая, по моему мнению, вела только вниз. Но у них отсутствовала цель и, погрязнув в скуке, они не понимали, почему так происходит. А я знал и не мог стерпеть, что меня никто не спрашивал. Совершив набег на убежище отца, я понял, какое должно быть решение.

И в один прекрасный момент заговорил и против собственной воли подтолкнул брата в новом, ужасном направлении.

— Я знаю, почему вам скучно, — сказал я.

— Слышали? — воскликнул Дейв. — У него развязался язык.

— Да, — промычал Бруно. — А теперь пусть заткнется.

— Подожди, — остановил его брат. — Я хочу послушать, что он скажет. Продолжай, жалкий мешок с дерьмом. Просвети нас, почему нам скучно.

— Вы перестали учиться, — ответил я и, поскольку все продолжали молчать, приободренный, бросился словно в омут. — Вы достигли вершины. Научились драться. Умеете воровать. Повторяете одно и то же изо дня вдень. У вас не осталось стимула. Вам требуется наставник. Нужен человек, который объяснит, как подняться на следующий уровень криминального мира.

Банда переваривала совет. Я вернулся к книге, но слишком разволновался и только делал вид, что читаю. Жилы обожгло пламенем. Что я ощущал? Это было совершенно новое чувство.

Бруно метнул камень в дерево — камень ударил в нескольких дюймах от моей головы.

— Оглянись, придурок. Это что, по-твоему, город? Где тут, на хрен, найдешь наставника?

Не отрываясь от книги и стараясь скрыть внутренний огонь, я показал пальцем на величайшее достижение отца — тюрьму на холме.

Замысел

— Как же нам узнать, к кому пойти в ученики? — спросил Дейв.

— Я уже знаю, — ответил я.

В убежище отца можно было обнаружить все мыслимые сведения о тюрьме и тюремной жизни, включая, благодаря тому, что он обставил своего товарища на бильярде, и дела заключенных. Когда мне в голову пришла эта мысль, я изучил папки с описанием всего зверинца и выкрал дело явного лидера.

— Прежде всего я отмел правонарушителей из белых воротничков, тех, кто избивал домашних или совершил единичное преступление в состоянии аффекта, — заговорил я.

— Дальше.

— Исключил также насильников.

— Почему?

— Потому что на этом не заработаешь.

— Не тяни, падла, говори, ты нашел хоть одного стоящего? — закричал Бруно.

Я отложил книгу и полез в портфель — за папкой. Мое сердце стучало, я слышал его удары. Швырнув по траве дело к ногам Бруно и ощутив во рту сухость полотенца, только что повешенного на крючок, я сказал:

— Вот кто вам нужен.

Бруно покосился на папку. Остальные придвинулись к нему. Заключенного звали Гарри Уэст, он получил пожизненный срок. Не было такого преступления, которого бы он не совершил: магазинные кражи с прилавков, нападение и оскорбление действием, взлом, незаконное хранение огнестрельного оружия, умышленное нанесение ран, нанесение тяжких телесных повреждений, незаконное хранение наркотиков, продажа и изготовление наркотиков, попытка подкупа судебного исполнителя, подкуп судебного исполнителя, уклонение от уплаты налогов, приобретение краденого, сбыт краденого, поджог, воровство, непредумышленное убийство, убийство — и дальше в том же роде. Он спалил публичный дом и застрелил человека на танцплощадке бара — во время вальса тот вздумал танцевать фокстрот. На гоночном треке пырнул ножом лошадь. Ломал руки, ноги, пальцы, рвал связки и дробил кости, пускал кровь. Его криминальная история насчитывала пятьдесят лет.