Цицианов - Владимир Лапин

Можно смело говорить, что в правительственных кругах имела место своего рода «грузинофилия». «Неурядицы» начала XIX века, потребовавшие депортации правящей фамилии за пределы края, участие многих князей в разного рода мятежах, восстание 1812 года в Кахетии, восстание 1821 года в Гурии, заговор князей 1825 года, сотрудничество представителей мингрельской и имеретинской знати с противником в 1854— 1855 годах[81] — все это не поколебало доверие Петербурга к грузинам. И это на фоне сомнений в лояльности других народов, дававших для того куда меньше поводов. Оставим за скобками поляков — старые счеты (1612 и 1812 годы), восстания 1831 и 1863 годов давали правительству веские основания для применения к ним дискриминационных мер. Финны в своем движении к независимости не только не вступали в схватку с правительственными войсками, но и не выходили за рамки, очерченные законом. Тем не менее власти с большой тревогой смотрели на Северо-Запад, хотя и воздерживались здесь от дискриминационных мер. Не встречали препятствий для успешной карьеры и немцы-остзейцы, хотя бытовой «антигерманизм» был довольно заметен в российском обществе. Не было примеров у правительства и «ненадежности» бурят, но в 1838 году генерал-губернатор Восточной Сибири В.Я. Руперт настаивал на ликвидации бурятских и тунгусских иррегулярных полков, называя их «опасными по единоверию с заграничными монголами»[82].

Грузины же оставались вне всяких подозрений. Член комиссии по составлению «Проекта по управлению Кавказом» Р. Фадеев считал, что «для русского государя грузины такие же православные подданные, как кровные русские, и на войне их можно ставить под ружье всех поголовно, даже с их собственными офицерами»[83]. Правительственные чиновники сходились в высокой оценке преданности жителей Западной Грузии (имеретин, гурийцев и мингрелов)[84]. Православие грузин не позволяло вводить против них какие-либо ограничения. К тому же в «иерархии верности» инородцев грузины стояли на первом месте. Массовым явлением были браки русских офицеров с местными жительницами, в результате чего в некоторых полках Кавказского округа в жилах половины штаб-офицеров текла туземная кровь[85].

* * *

Таким образом, нерусские корни Павла Дмитриевича Цицианова нисколько не мешали ему делать военную карьеру. Все зависело от его личных данных и, разумеется, от благосклонности фортуны.

Впервые понюхать пороху Цицианову довелось в 1788 году в ходе шестой по счету Русско-турецкой войны (1787—1792). Первые две состоялись еще в XVII столетии: в 1670-е годы стрельцы и янычары впервые сошлись друг с другом в боях на Украине. В 1695—1696 годах Петр Великий прорубил если не окно, то довольно большую «форточку» на восток своими Азовскими походами, основал Таганрог, построил флот, но в 1711 году потерпел сокрушительное поражение в Прутском походе и лишился практически всех плодов прежних побед. В 1735—1739 годах русские полки под командованием Миниха выиграли несколько сражений, но последовавшие затем территориальные приращения не имели особого значения для изменения военно-стратегической ситуации в Причерноморье. В ходе же следующей войны 1769—1774 годов победы Румянцева и Потемкина, разгром турецкого флота при Чесме (1770) обозначили радикальный перелом в соотношении сил двух империй. Русская граница продвинулась до реки Прут; Крым и Кабарда объявлялись независимыми, что предопределило в самом скором будущем включение этих территорий в состав империи Романовых. Так и случилось. Присоединение Крыма и Тамани к России в 1783 году привело Стамбул в ярость, а европейские дворы — в большое смятение. Путешествие Екатерины II на берега Черного моря в 1787 году сопровождалось рядом символических действий (закладка новых городов, спуск на воду военных кораблей в Херсоне, смотры войск и т. д.). Все говорило о том, что императрица действительно собирается продолжать дело Петра Великого, который начал завоевание выходов к южным морям, но не закончил его. Иностранцы, участвовавшие в этой поездке, отметили, с каким удовольствием проехала царица под аркой с надписью «Путь на Царьград». Во времена, когда поездки были сопряжены с массой неудобств, подобные «смотры» владений являлись событием исключительной важности. Султан принял вызов, и вечером 19 августа 1787 года русские корабли, стоявшие на рейде у крепости Кинбурн, были атакованы турецкими галерами.

Полк Цицианова принял участие в осаде Хотина. Взятие этого города для русской армии было делом чести, поскольку в предшествующей войне с турками, впервые в истории, русские войска сняли осаду без попытки штурма и без сражения, что до крайности уязвило самолюбие военачальников.

В начале войны Украинская армия Румянцева занимала Подолию, прикрывая российские и польские рубежи. Екатеринославская армия Потемкина действовала в районе Очакова. Полк Цицианова оказался в армии П.А. Румянцева, в составе 4-й дивизии генерал-аншефа М.Ф. Каменского. В 1787 году кроме боя на Кинбурнской косе, принесшего славу А.В. Суворову, ничего существенного на суше не происходило. Кампания 1788 года ознаменовалась тем, что в войну вступила Австрия. Но попытки союзников под командованием принца Кобургского взять Хотин поначалу выглядели почти безнадежными. Обнаружилось, что у принца нет осадной артиллерии, а его пехотные полки состоят в основном из солдат-стариков и необученных рекрутов. Многочисленная же конница для штурма не годилась вовсе. Кроме того, опасаясь вылазок, австрийцы расположились на таком удалении от бастионов крепости, что осажденные беспрепятственно пасли свой скот. Более того, караульная служба была поставлена плохо, в результате чего турки смогли доставить осажденным припасы и подкрепления, поэтому Хотинский паша не торопился выбрасывать белый флаг. Русское командование не желало оставлять у себя в тылу важный пункт, из которого турки могли совершать чувствительные диверсии на коммуникационных линиях армии, действовавшей в Молдавии. Румянцев приказал помочь незадачливым союзникам, и к крепости подошел корпус, в состав которого входил и Санкт-Петербургский гренадерский полк во главе с Цициановым. Эта часть двинулась в район боевых действий еще осенью 1787 года, но была остановлена в пути из-за того, что в Молдавии и на Украине стояла невиданная для этих мест стужа. По свидетельству майора Черниговского полка Р. Каульбарса, дорога от Кременчуга до Очакова была усеяна трупами лошадей и людей, погибших от холода. Из роты Ингерманландского полка, стоявшей на постое в версте от города Яссы и вызванной туда по тревоге, до городской заставы добрались всего несколько человек. Остальные погибли, не справившись с метелью и морозом. Командира роты, замерзшего прямо в санях, привезла к заставе обледеневшая лошадь[86].