Родовой кинжал - Александра Руда

Сын Леса кисло кивнул.

— Я целитель, а не бегун, — сказал он еще более мрачно, чем обычно. — Это издевательство над нами!

— Вовсе нет, — покачала я головой. — Мы ведь попадем в приграничный регион. А там много кого водится, и все они недружелюбно настроены. Точнее, дружелюбно, но как к свежему мясу. Капитан хочет, чтобы мы выжили. Или ты не хочешь жить?

— Хочу, почему же нет. Знаешь, мертвому очень тяжело созерцать несовершенство этого мира.

— Верю, — улыбнулась я. — В могиле холодно, темно и мрачно.

— Это у вас, людей, там холодно, темно и мрачно.

— А у вас что же, там светильники горят? — удивилась я.

— У нас вообще нет могил, — сказал Даезаэль. — Умерший, действительно умерший эльф в течение суток превращается в траву и цветы. Это остаточная магия нашего тела. А в вашу могилу я бы с удовольствием отправился. Там хорошо-о-о.

— Однажды мой учитель сказал: место смерти эльфа — большая клумба. Тогда я не поняла, что он имеет в виду, а вредный старикашка отказался объяснять. Теперь стало понятно, что он имел в виду и почему не объяснил сразу — тогда бы юная девочка, видевшая эльфов только на картинках, ему просто бы не поверила. Это уже чуть позже я неоднократно встречалась с Сыновьями Леса, но обсуждать с ними вопросы смерти до сих пор не было возможности.

— Погоди, — не дала я эльфу возможности погрузиться в холодные, темные и мрачные мечты. — Что значит «действительно умерший эльф»? Бывают не совсем умершие? Зомби-эльфы? Зеленые ходячие трупы с острыми ушами? Или уши отпадают от недостатка кровообращения?

— Дались вам всем мои уши! — недовольно сказал эльф. — У зомби-людей уши есть? Ведь они тоже могут отпасть, но никого это не волнует!

— Не знаю, — призналась я. — Я зомби видела только на картинке, когда на курсах проходили «Введение в некромантию». Просто, понимаешь, уши — это такой вот признак эльфийский отличительный. И я подумала, что зомби-эльф без ушей и не эльф даже.

— Зомби в любом случае уже не эльф, — желчно ответил Даезаэль. — Но, так и быть, я тебе отвечу. Никогда эльф не становился ходячим мертвецом! Я же тебе говорил, у нас магия тела иная, чем у людей. А оживший мертвец предполагает прежде всего наличие плоти. Что ты будешь поднимать после эльфа? Траву? Цветы? Убийца трава-зомби! Это даже не смешно.

— Но бывает же засушенная трава, чем это не зомби? — слабо возразила я.

— Если рассматривать так глубоко, то засушенная трава — это скорее скелет. — Занудству в голосе целителя мог позавидовать любой профессор.

— А все эльфы, умирая, становятся цветами? — осторожно спросила я. — Колючками случайно никто не становится?

— Становятся, — машинально ответил Сын Леса, задумчиво поправляя множество своих косичек. — И чертополохом, и лопухами… э-э-э… а почему ты спрашиваешь?

— Да так, — сказала я. На душе у меня полегчало.

Мы посидели на обочине еще немного. В кустах пели птицы. Легкий утренний туман постепенно развеивался, отчего все вокруг приобретало яркие краски. По дороге на телегах или верхом проезжал разнообразный народ, с удивлением таращившийся на нашу парочку.

— Интересно, — сказала я задумчиво, — а куда подевался Персиваль?

— Думаю, валяется где-то, — безразлично ответил эльф. — Пойдем уже, есть хочется.

— Мы не можем уйти без гнома, — вздохнула я. — А вдруг ему плохо? И он не сможет добраться до харчевни сам? Представляешь, какие издевательства учинит над ним капитан в этом случае?

— А мне какое дело?

— Мы должны помочь Персивалю, — решительно заявила я, вставая. — Пойдем обратно, будем его искать.

— Ты думаешь, что говоришь? — возмутился эльф. — Назад — это значит, что нам придется пройти еще больше! Я не собираюсь тратить свои силы и время, отведенное на завтрак, ради беспомощного гнома. Кто он мне?

— Мы в одном отряде, — удивилась я равнодушию целителя к судьбе Персиваля. — Разве не так? Нам вместе жить и работать еще минимум полгода, а ты хочешь бросить своего друга в самом начале?

— Он мне не друг, — заявил целитель.

— Все равно. Мы не можем его бросить.

— Не мы, а ты не можешь его бросить.

— Да, я не могу его бросить. Каким бы он ни был, он с нами в команде. Он наш, понимаешь? А своих бросать неправильно.

Эльф закатил глаза и остался сидеть на обочине. А я отправилась назад, искать гнома.

Правда, шла я в одиночестве недолго. Очень скоро со мной поравнялся Даезаэль. Лицо его было еще более унылым, чем всегда, поэтому я воздержалась от комментариев. Мы шли молча и целеустремленно, и на нас — о чудо! — перестали обращать внимание. Во всяком случае, мне затылок перестали жечь любопытные взгляды.

— Эй ты, в ободранной юбке! — Я вздрогнула от оклика. — Это не твой, часом?

Мужик, сидевший на облучке телеги, указал кнутовищем на тело, лежавшее на охапках хвороста.

— Персиваль! — узнала я. — Что с ним? Он жив?

— Жив, только валялся на дороге, мешал проехать. Сказал, отдать его эльфу и девушке в обрезанной юбке. Эльфа я не нашел, а вот тебя признал. Забирай. Мне лишний груз не нужен. И это… За проезд заплатить бы надо.

— Можете отрезать себе сала от этого жирдяя, — предложил целитель. — Больше у нас с собой ничего нет.

Мужик, испугавшись, замахал руками:

— Что ты, что ты! Живого резать? Нет денег — так бы и сказали, что ж я, волкодлак какой! — Он прищурился, пристально рассматривая Даезаэля. — А ты кто таков будешь? Странный какой-то… надо бы страже у города доложить.

— Я — эльф, — злобно сказал целитель, пока я помогала кряхтящему гному принять на телеге хотя бы сидячее положение.

— Да? — искренне удивился мужик. — А я и не признал. Эльфы, они же вроде по-другому выглядят. Светлые, одухотворенные. Волосы такие… такие… не косички, в общем. А ты… не такой совсем. Какой же ты после этого эльф?

— Темный, — злобно сказал целитель. — Не светлый, не одухотворенный, и волосы у меня в косичках. Я гнусный темный эльф, который обожает на завтрак есть свежие человеческие почки, закусывая их мозгами!

От Даезаэля исходила такая волна ненависти, что я отшатнулась. Лошадь мужика нервно заржала, а сам крестьянин бросил поводья, столкнул гнома с телеги и так хлестнул несчастное животное по спине кнутом, что телега со скрипом и треском помчалась по дороге, теряя на ухабах хворост.

Я не рискнула заговорить с эльфом, поэтому подошла к Персивалю. Он лежал в дорожной пыли с закрытыми глазами и тяжело дышал.

— Персиваль, — позвала я, — вставай. Нам нужно идти.

— Я не могу, — прохрипел гном. — Оставьте меня здесь умирать!

— И оставим. Можем еще и добить, чтобы не мучился, — сообщил целитель. Голос его вернулся в обычную степень мрачности, поэтому я решилась спросить: