Голубой Марс - Ким Стэнли Робинсон

Об этом стоило задуматься.

Но теперь он снова вспомнил об Энн. Или о том, какой она была прежде, – упрямая, сосредоточенная на науке, на камнях. Наверное, страдала чем-то вроде комплекса Аполлона. Концентрировалась на абстрактном, отрицала все, что связано с телом, а значит, и всякую его боль. Наверное.

– Что могло бы помочь ей сейчас, как думаешь? – спросил Сакс.

Мишель снова пожал плечами.

– Я задумывался над этим в течение многих лет. И мне кажется, Марс уже ей помог. И Саймон ей помог, да и Питер тоже. Но все они как бы находились на некотором отдалении. Они не изменили в ней того фундаментального «нет».

– Но она… она любит все это, – возразил Сакс, обведя рукой кальдеру. – Искренне любит. – Он поразмыслил над заключением Мишеля. – Это не просто «нет». Есть там и «да». Любовь к Марсу.

– Но если человек любит камни и не любит людей, – сказал Мишель, – разве это не выглядит несколько… несбалансированным? Или заменой одного другим? Сам знаешь, Энн – человек большого ума…

– Знаю…

– И она добилась большой цели. Но ей этого недостаточно.

– Ей не нравится то, что происходит с ее миром.

– Но разве это то, что действительно ей не нравится? Или то, что не нравится ей больше всего? Я в этом не вполне уверен. Мне кажется, это какое-то замещенное чувство. Одновременно и любовь, и ненависть.

Сакс удивленно покачал головой. Его поистине поражало то, что Мишель в принципе мог считать психологию наукой. Ведь в ней было столько «бросания вместе», то есть символов! Разум в ней рассматривался как паровой двигатель – механический аналог, оказавшийся наиболее удобным для применения в момент зарождения современной психологии. Люди всегда думали о разуме именно таким образом: часовой механизм для времен Декарта, геологические изменения для ранней викторианской эпохи, компьютеры и голография для двадцатого века, искусственный интеллект для двадцать первого… Для традиционалистов же времен Фрейда это были паровые двигатели. Подвод тепла, подъем давления, его смещение, выпуск воздуха, затем все подавлялось, перегонялось, и то, что подавлено, возвращалось. Сакс же не считал паровые двигатели подходящей моделью для человеческого разума. Разум был, скорее, похож… на что?.. на каменистую пустыню… или на джунгли, населенные всякими странными животными. Или на вселенную, полную звезд, квазаров и черных дыр. Последнее, пожалуй, несколько помпезно… На самом же деле разум больше был похож на сложный набор синапсов и аксонов, химической энергии, мечущейся туда-сюда, вроде погодных условий в атмосфере. Но куда лучше прямое сравнение с погодой: грозовой фронт мыслей, клетки с низким давлением, ураганы… струйные течения биологических желаний, кружащихся непрерывно и быстро… жизнь на ветру. Да уж. На деле суть разума была весьма мало понятна.

– О чем думаешь? – спросил Мишель.

– Меня иногда беспокоит теоретическая основа этих твоих диагнозов, – признался Сакс.

– О нет, они все поставлены исходя из практического опыта, очень точны и предельно верны.

– Сразу и точны, и верны?

– Ну да, это же одно и то же, разве нет?

– Нет. Точность показывает, как далеко можно отклониться от верного значения. Верность же говорит о размере области, в пределах которой оно лежит. Сто плюс-минус пятьдесят – это не очень точно. Но если ты оцениваешь значение как сто плюс-минус пятьдесят, а на самом деле оно равняется сто одному, то это вполне верно, хоть и не очень точно. И конечно, истинные значения зачастую нельзя как следует определить.

Мишель пытливо взглянул на Сакса.

– А ты очень «верный».

– Это просто статистика, – оправдываясь, ответил тот. – Время от времени мы все-таки можем говорить точно.

– И верно.

– Иногда.

Они посмотрели вниз, в кальдеру.

– Я хочу ей помочь, – произнес Сакс.

Мишель кивнул.

– Ты это уже говорил. Я сказал, что не знаю, как это сделать. В ее понимании ты – воплощение терраформирования. Если ты хочешь ей помочь, значит, терраформирование должно помочь ей. Как думаешь, можно найти способ, при котором терраформирование ей поможет?

Сакс призадумался.

– Оно может помочь ей выйти наружу. Сначала без скафандра, а потом и без маски.

– Думаешь, она этого хочет?

– Думаю, все этого так или иначе хотят. Подсознательно. На животном уровне. Все чувствуют, что так и должно быть.

– Уж не знаю, насколько Энн в ладах со своими животными чувствами.

Сакс снова задумался.

А затем вся панорама затемнилась.

Они взглянули вверх – туда, где висело черное солнце. Вокруг него в небе сияли звезды. Черный диск окутывало слабое свечение – может быть, это солнечная корона?

Затем внезапно проявившийся огненный полумесяц заставил их отвести глаза. Вот это уже была корона, а до этого, вероятно, они видели освещенную экзосферу.

Как только искусственное затмение закончилось, потемневшая панорама осветилась снова. Но появившееся теперь солнце было заметно меньше того, что светило всего несколько мгновений назад. Это была старая бронзовая пуговица марсианского солнца! Словно друг, вернувшийся с визитом. И мир снова потускнел, все цвета кальдеры стали на тон темнее, будто невидимые облака заслонили солнце. Хотя на самом деле зрелище было хорошо знакомым: впервые за двадцать восемь лет их озарил естественный свет Марса.

– Надеюсь, Энн это видела, – сказал Сакс. У него мороз пробежал по коже, хотя он и знал, что воздух за это время не успел охладиться, да и если бы успел, сам-то он все равно был в костюме. Но холодок все же почувствовал. Нахмурившись, он подумал о каменистых пустынях, рассеянных по всей планете, вплоть до четырех-, пятикилометровых высот и ниже – в средних и северных широтах. Но сейчас целые экосистемы начнут вымирать. Инсоляция упала на двадцать процентов: это было хуже любого ледникового периода, который когда-либо переживала Земля, и больше напоминало тьму после великих массовых вымираний – К-Т вымирания, ордовикского, девонского и, худшего из всех, пермского вымирания, произошедшего 250 миллионов лет назад и приведшего к гибели примерно девяноста пяти процентов всех видов, живших в то время. Это было состояние прерывистого равновесия – и лишь немногие виды пережили эти прерывания. Это удавалось либо стойким, либо везучим.

– Сомневаюсь, что это ее удовлетворит, – сказал Мишель.

С этим Сакс не мог не согласиться. Но в ту минуту его внимание занимали мысли о том, как лучше возместить потери от света солетты. Он предпочел бы, чтобы биомов, которые пострадают от значительных потерь, вообще не было. И если он найдет выход, то Энн придется просто смириться, только и всего.

Было Ls=123°, ровно середина северного лета/южной зимы, ближе к афелию, отчего, вкупе с большими высотами, зима на юге была гораздо холоднее, чем на севере; температура регулярно опускалась до 230 градусов по Кельвину, и становилось ненамного теплее, чем было до их высадки.