Горец. Имперский рыцарь - Дмитрий Старицкий

Интенданты были бы рады эти ракеты вообще мне подарить, но я как порядочный выписал официальное требование на броневой отряд, и получал их на складе вахмистр по фактуре. Моей подписи, господа, на получение матценностей вы не получите… Кобчик взяток не берет! Особенно такой мелочью.

И отбыл на фронт. Подальше от большого начальства.

База броневого отряда располагалась на станции Троблинка. В девятнадцати километрах от фронта, где царцам удалось закрепиться на выгодных позициях. Там же на станции стоял и штаб корпуса, которому логично сидеть на телеграфе.

Там же на станции меня догнала телеграмма от принца, сообщающая, что на Западном фронте пал смертью храбрых командир горно-кавалерийской бригады граф Битомар Рецкий, единственный сын и наследник маркграфа Ремидия. Тридцатилетний генерал-майор.

Вышел с вокзала, сжимая в кулаке телеграфную ленту.

Небо прояснилось.

Дождя не ожидается.

Вроде как бабье лето незаметно подкралось на радость солдатам, сидящим в сырых окопах.

Хорошо тем, кто курит, — им есть чем руки занять. А мне что делать?

В салоне накатил сто грамм можжевеловки за помин души раба божьего Битомара, которого никогда в жизни не видел. И сел писать телеграмму Ремидию с соболезнованиями от имени всех рецких горцев Восточного фронта.

Потом собрал их всех на вокзальной площади и огорошил известием. Приказал в знак траура надеть на левые рукава черные ленты.

— Вахмистр, — позвал я своего тыловика в конце краткой речи.

— Слушаюсь, господин комиссар, — появился он как из-под земли.

— Извернись змеей, но вина найди. Будут нужны деньги — только скажи сколько. Сегодня каждый горец должен выпить свою печальную кружку и оросить вином землю.

А сам ушел на телеграф отправлять послание во Втуц. Жалко мне стало старого Ремидия. Хороший он человек, такого поддержать в горе не грех.

А горцы плавно перетекли с брусчатки площади на деревянный перрон у моего поезда. Появились музыкальные инструменты типа волынок, барабаны, флейты, даже губные гармошки. И импровизированный оркестр заиграл что-то архаическое, настолько древнее, что даже сравнить не с чем.

Горцы стали парами выходить на перрон и, заткнув полы шинелей за пояс, выделывали под эту музыку незамысловатые па. И в конце короткого танца с силой втыкали с высоко поднятых рук в доски перрона по два кинжала. Следом выходила следующая пара, и все повторялось с несколько убыстряющимся темпом.

На все это завораживающее некой примитивностью действо я смотрел во все глаза из окна салон-вагона. И не узнавал своих солдат.

А это действо все продолжалось и продолжалось уже второй час. Никаких выкриков. Никаких песен. Только музыка, перестук каблуков по доскам и звук втыкающихся кинжалов. Каждой следующей паре предстояло выделывать свои па, не задевая уже воткнутых клинков, которые стали образовывать на перроне какой-то узор.

И все повторялось и повторялось…

Пока в ткань музыки не стали врываться выстрелы. Горцы стреляли в воздух. Но не беспорядочно, а в контрапункте с барабанами.

В салон стремительно влетел генерал Аршфорт, колыша красной подкладкой распахнутой шинели. С ходу высказал мне с возмущением:

— Кобчик, что это у вас тут происходит? Мы все же на фронте, в конце концов, а не в запасном полку на празднике урожая.

— Тризна, — ответил я кратко.

— Какая тризна?

— Тризна по большому вождю.

— Кто у вас умер?

Я вынул из кармана рулончик узкой телеграфной ленты и протянул ее командующему.

— Понятно, — сказал он, возвращая мне телеграмму. — Я пришлю вина. Бочки хватит на всех? Чтобы не допьяна.

— Вы хотите стать новым большим вождем у горцев? — спросил я, глядя в глаза генералу. — Вино выставляет претендент. Вождь умер — да здравствует вождь.

— Хм… — поднял брови Аршфорт и улыбнулся, примеряя мои слова к себе. — Возможно, это было бы неплохо.

— Тогда приготовьтесь к тому, экселенц, чтобы, когда они отгорюют, лично повести их за собой отомстить врагу с одним холодным оружием в руках. Творить уже «кровавую тризну», — повторил я то, о чем мне совсем недавно поведал вахмистр после доклада о том, что вино найдено в нужном количестве.

— Куда? Когда? Почему без приказа? — затряс щеками командир корпуса.

— Возможно, уже сегодня ночью. Для мести им не нужен приказ, экселенц. Это горцы. Лучше приготовьте войска поддержки и запустите их в бой, когда мы вырежем первую траншею царцев.

— Почему царцев, граф же погиб на Западном фронте? — Генерал искренне не понимал.

— Какая разница, кого из союзников резать? — ответил я вопросом на вопрос. — Эти, по крайней мере, в шаговой доступности. И это… экселенц, очень прошу, не забудьте артиллерией ударить по второй траншее по сигналу красной ракеты и перенести обстрел на третью траншею по сигналу зеленой.

— У вас и ракеты есть? — удивился генерал.

— Трофейные, — улыбнулся я.

— Я не понял, — проговорил командующий. — Вы что, сами пойдете впереди них на царские траншеи с одним кинжалом?

— Положение обязывает, экселенц, — гордо ответил я и тяжко вздохнул. — Разве хочешь? Надо! Надо было отказываться раньше. До того как они меня кидали в небо после боя у моста.

— Я пришлю лично вам бочку вина и карту с местом, где надо сделать прорыв. Если вы все так жаждете смерти, то пусть она будет не напрасной.

Волынки слегка притихли, и рокотали только барабаны. Странным рваным ритмом.

— Прекрасная боевая музыка, — восхитился Аршфорт. — Осталось только показать пальцем и крикнуть «бей!». Дайте и мне на рукав траурную ленту.

— Вы пойдете с нами, экселенц?

— Нет. У меня в подчинении не одни горцы. Но я хочу уважить память графа.

Под звуки барабанов горцы снова выходили на перрон, танцевали свои незамысловатые па с высоко поднятыми коленями и походя вынимали из досок настила свои кинжалы. Также в очередь.

Потом музыка смолкла, и они ушли.

— Куда это они? — Голос генерала был озабоченным.

— Обедать, — ответил я, повязывая на рукав его шинели черную ленту. — Еще впереди выборы военного вождя, который их поведет в бой. И не обязательно это будет офицер. А сама «кровавая тризна» состоится ночью.

— Кобчик, у вас есть чего-нибудь выпить и покрепче? — спросил командующий. — Помянем графа. Пока не началось. С ума можно с вами, горцами, сойти.

— Надеюсь, теперь вы поняли, экселенц, почему до изобретения огнестрельного оружия рецкие горцы никогда не имели поражений?

Говоря это, я сам ощущал себя настоящим рецким горцем. К большому своему удивлению.