Кровные узы, или История одной ошибки - Диана Чемберлен

Я сидела между своими детьми. Рядом сидели Робин и Джо Кармайклы – родители Эмили, а прямо перед нами находился подиум, на котором стояло множество контейнеров с нарциссами. На пюпитрах слева размещались три большие фотографии, на которые я не в силах была смотреть. Справа от подиума стояло двадцать пять пустых стульев. Бумажный транспарант, протянутый над ними, гласил: «Зарезервировано для пожарной команды Серф Сити».

Робин обняла Энди, сидевшего рядом с ней.

– Ты – замечательный парнишка, – сказала она. Он смущенно поежился, и она со смехом его отпустила, потом взглянула на меня: – Рада видеть тебя, Лорел.

Она помахала Мэгги.

– Как себя чувствует Эмили? – тихо спросила я.

Джо нагнулся вперед, чтобы видеть меня.

– Не ахти, – сказал он.

– В чем-то ее состояние ухудшилось, – сказала Робин. – Все время мучают кошмары. Боится, когда кто-то из нас до нее дотрагивается. Мне едва удается расчесать ей волосы. Боится ходить в школу.

– На ней рубашка была надета наизнанку, – громко вмешался Энди.

– Потише, – сказала я.

– Верно, Энди, – проговорила Робин. – После пожара ей стало хуже. Придется снова идти к психиатру.

– Мне так жаль ее, – сказала я.

Эмили при рождении получила травму головы, и я знаю, сколько они возились с ней все эти годы. Как трудно жить с ребенком, который ненавидит, когда до него дотрагиваются! Многие дети с внутриутробным алкогольным расстройством терпеть не могут, когда к ним прикасаются, но с Энди мне повезло: он обожал обниматься. Хотя мне и приходилось следить за тем, с кем он обнимается вне семьи, особенно теперь, когда он стал тинейджером.

Робин оглянулась:

– Скольких людей привлекло это несчастье.

Мой взгляд был прикован к пожарным Серф Сити, которые рассаживались на отведенные для них места. Синие костюмы, белые перчатки – очень сдержанно ведущие себя десять мужчин и три женщины. Когда они уселись на свои места, толпа постепенно затихла. Я заметила взгляд Маркуса, брошенный в нашу сторону, и опустила глаза, делая вид, что читаю розовую, украшенную лентами программку, которую мне вручили при входе.

Кое-кто хотел отложить заупокойную службу еще на пару недель, до открытия нового Общественного центра Серф Сити, чтобы это событие проходило там в гимнастическом зале. Но жители острова не могли ждать так долго. Не позднее чем через неделю после пожара – все говорили только об этом сроке. Психотерапевт, работавший по совместительству консультантом в начальной школе, где работала и я, не успевал осматривать детей, страдающих от кошмаров. Им казалось, что они все еще не могут выбраться из горящего помещения, и ему приходилось отсылать некоторых ко мне – тех, чьи кошмары трансформировались в реальную боль. Люди испытывали не только скорбь, но и злобу. Все знали, что это был поджог, хотя официально пока никто об этом не сообщал.

С того момента, как мы вошли в здание, Мэгги не проронила ни слова. Я искоса взглянула на нее. Она смотрела на пожарных, и мне стало интересно, о чем она думает. Захотелось спросить, помнит ли она своего отца. У нее в комнате в рамке висела фотография Джейми в костюме пожарного рядом с фото Энди, где он был снят в свой двенадцатый день рождения. Рядом висел снимок, сделанный несколько лет назад на вечеринке. Мэгги вместе со своей подругой Эмбер Доннелли и двумя другими девочками. Моей фотографии там не было. Я обратила на это внимание совсем недавно.

Энди начал болтать ногой, от чего мой стул зашатался. Раньше я бы просто положила ему руку на колено. Но недавно я поняла, что, если остановить его энергию в одном месте, она обязательно проявится в другом. Если сделать ему замечание, то он прекратит болтать ногой, но начнет махать руками или трещать суставами пальцев. Внутри моего сына находился сжатый под давлением сгусток энергии, готовой вырваться наружу при малейшем предлоге. Это, вероятнее всего, и произошло, когда Кит стал обзывать его в церкви. Энди очень редко дрался, но оскорбления могли его спровоцировать.

– Ой, я его знаю! – вдруг вскрикнул Энди.

– Тише, – прошептала я ему на ухо.

Я решила, что он имеет в виду Маркуса или Бена Триппета, но он указывал на фотографию, выставленную на пюпитре. Это был Чарли Игглс, долгое время работавший агентом по недвижимости на Топсейл Бич. У Чарли не было собственных детей, но он помогал нашей школе, участвуя в общественной работе. Мне было горько узнать, что он стал одной из жертв пожара. Я смотрела на его обаятельную улыбку, на седые волосы, как всегда завязанные в конский хвост.

– Это мистер Игглс, – прошептала я Энди.

– Он крепко держал меня, и я не смог еще раз стукнуть Кита. – Между его бровями пролегла складка, когда до него дошла реальность. – Он тоже погиб?

– Боюсь, что именно так.

Я ждала, что он заговорит снова, но он молчал.

– О чем ты думаешь, мой мальчик? – осторожно спросила я.

– Почему он не пошел за мной, когда я звал его?

Я обняла его.

– Возможно, он не слышал тебя, а может, помогал в это время другим детям. Мы никогда этого не узнаем. Ты сделал все правильно и…

Грустная фортепьянная музыка внезапно наполнила комнату и заглушила мои слова. Триш Делфи и преподобный Билл вместе прошли по центральному проходу. Священник встал около подиума, а мэр сел на последнее незанятое место в нашем ряду. Преподобный Билл был таким высоким, тощим и длинношеим, что напоминал мне белую цаплю. Сара рассказала мне, что каждый день в полдень он появлялся в кафе «Яванский кофе» и брал огромный двойной фадж[3], кофе с карамельным льдом и отдельно взбитые сливки. Однако на нем не было ни унции жира. Лишь кожа да кости.

Он вытянул длинную шею вперед, наклонился к микрофону и откашлялся.

– Давайте помолимся, – проговорил он.

Я наклонила голову, вслушиваясь в его слова. Слева я чувствовала теплое плечо Мэгги, справа – дыхание Энди. Мои глаза наполнились слезами счастья.

Я снова взглянула на преподобного Билла. Он говорил теперь о двух тинейджерах и одном взрослом, погибших во время пожара. Я с усилием взглянула на увеличенные фотографии погибших. Я не знала никого из этих детей – они жили в Снидс Ферри. Джорди Мэтьюз – улыбающаяся блондинка с веснушками на щеках и глазами такими же синими, как костюмы пожарных. Мальчику по имени Гендерсон Райт было около тринадцати, он выглядел печальным и как будто испуганным. Узкое золотое колечко было вдето в его правое ухо, а волосы так коротко пострижены, что было трудно понять, какого они цвета.

– …и Гендерсон Райт в старом трейлере, принадлежавшем его семье последние три года, – продолжал преподобный Билл. – В нашей общине есть люди, которые вынуждены жить в таких условиях, причем не по своей вине.