Запретная королева - Анна О'Брайен

под присмотром старшей сестры. Я же снимаю с себя ответственность за твое будущее».

– Полагаю, она еще девственница… Впрочем, можно ли было сохранить девственность при французском дворе, где царят распущенность и разврат? – Шепот брюнетки поразил меня в сердце, точно стрелой.

Я уже молила Господа о том, чтобы этот пир как можно скорее закончился.

Продемонстрировав чрезвычайно приятную для меня галантность, Генрих с поклоном помог мне сойти с помоста и в последний раз вверил заботам матери. Охваченная страхами и тревогами, я тем не менее заметила, что троица английских дам тоже встала: они действительно входили в мое новое придворное окружение.

Я шла в свою спальню в сопровождении эскорта, язвительно и докучливо твердящего, что моя неопытность – дело поправимое и скоро с этим будет покончено, однако моя мать оборвала этот поток банальных глупостей, решительно захлопнув дверь комнаты прямо перед носом у оторопевших английских дам и не проронив при этом ни одного извинения. Под возмущенное щебетание, доносившееся из коридора, я внутренне сжалась в преддверии еще одной серии родительских наставлений. Избежать этого было невозможно, так что мне приходилось стойко воспринимать все ее советы, какими бы они ни были. Скоро я стану самостоятельной женщиной. С благословения Господа нашего скоро я стану женой Генриха не только формально. Скоро я выйду из-под материнского контроля, и Генрих не будет со мной суров.

Чувствуя, как в моем сердце трепещет слабый огонек надежды на счастливую жизнь с Генрихом, я стояла неподвижно, в то время как с меня снимали платье из золотой парчи, украшенное горностаевым мехом, обувь и чулки, пока я не осталась в одной нижней льняной сорочке. После этого мне было велено сесть, чтобы Гилье, моя личная служанка, могла распустить и расчесать мои волосы – символ девственной чистоты. Изабелла стояла передо мной, скрестив руки на груди.

– Ты знаешь, что будет дальше?

Хороший вопрос. Как ни печально, но познания об этом у меня отсутствовали напрочь. Моя мать молчала как рыба, Мишель стыдливо скрывала подробности своей супружеской жизни с Филиппом, а любящей нянечки, которая позаботилась бы о том, чтобы я узнала, чего мне сейчас ожидать, у меня попросту никогда не было. Спросить же о таких интимных подробностях у Гилье у меня просто не хватало духу.

– Или же эти черные ворóны в Пуасси держали тебя в неведении о том, что происходит между мужчиной и женщиной?

Разумеется, а как же иначе? Эти «черные ворóны» считали грехом все, что касается их тел, спрятанных под черными рясами. Знания мои носили самый общий характер и основывались на том, как ведут себя животные. Я бы никогда не призналась в этом матери. Потому что она решила бы, что я сама в этом виновата.

– Я знаю, что происходит, – отважно заявила я.

– Вот и прекрасно! – Изабелла явно испытала облегчение от того, что столь деликатные наставления не лягут тяжким бременем на ее плечи; вынув из сундука бутыль, она разлила в две чаши темно-красную жидкость и протянула одну из них мне. – Выпей. Это придаст тебе смелости. Злые языки утверждают, будто Генрих очень опытен в этих делах… впрочем, в его возрасте так, конечно, и должно быть. Он был неистовым юношей с ненасытным аппетитом и прославился тем, что вел с многочисленными подругами разгульную жизнь, полную сладострастия и пьянства, а затем бросал их.

– Ох. – Я послушно пригубила из чаши и отдала ее Гилье.

Пить мне не хотелось.

– Екатерина, ты не должна выглядеть наивной, по собственной глупости или против своей воли.

Выходит, Генрих может испытать ко мне неприязнь, если я выкажу невежество в этом вопросе? Нежный росток моего оптимизма быстро увял.

– А что нужно делать, чтобы не выглядеть наивной, мадам? – выдавила я из себя.

– Ты не должна от него уклоняться. Не должна делать ничего, что не пристало невинной девице. Не должна демонстрировать в постели неподобающий аппетит.

Не пристало невинной девице? Неподобающий аппетит? Все это ни о чем мне не говорило. Что же касается уклонения – именно так, похоже, я и повела бы себя с ним. Он причинит мне боль? Я хотела спросить об этом, но не решилась задать столь наивный вопрос. Подозреваю, что мать в любом случае ответила бы мне «да», просто потому, что ей доставляло удовольствие меня мучить.

– И не сиди, как каменное изваяние! Ты поняла меня, Екатерина?

– Да.

– Вот и хорошо. Все, что ему от тебя нужно, – это сын, и лучше не один, а несколько, чтобы гарантировать наличие наследника. Если ты докажешь, что способна к деторождению, если легко забеременеешь, – а я не вижу причин, по которым могло бы быть иначе, ведь у меня с этим все было в порядке, – тогда он вскоре оставит тебя в покое.

Мать нахмурилась и, подумав немного, добавила:

– Говорят, что, взойдя на английский престол после смерти отца, Генрих стал более целомудренным. Он больше не руководствуется зовом плоти. Он не ждет от тебя, что ты будешь изображать в постели потаскуху. Если только, разумеется, годы воздержания не разожгли в нем низменные страсти с новой силой. – Изабелла опустила хмурый взгляд на сжатые руки. – А такое вполне возможно. Никогда не знаешь, чего ожидать от мужчины.

Мои внутренние страхи рывком поднялись на новый уровень. Каким образом я могла бы изображать из себя потаскуху? Даже если моя мать не уверена, то…

– Как это «не знаешь, чего ожидать от мужчины»? – робко произнесла я.

– А так, что у него внезапно может проснуться в постели зверский аппетит.

Я судорожно сглотнула.

– И что… это всегда неприятно?

– Судя по моему личному опыту – да.

– Ох… У Гастона тоже был зверский аппетит? – спросила я, вспомнив одного особенно экстравагантного молодого придворного, прочно обосновавшегося во дворце Сен-Поль; эти слова сами сорвались с моих губ, и я сразу же о них пожалела. – Пардон, мадам.

– Дерзость тебе не к лицу, Екатерина, – заметила Изабелла. – Скажу только, что безумие твоего отца-короля иссушило его желания. Да, и еще одно: если Генрих приведет с собой в спальню товарищей, не тушуйся. Ты принцесса Валуа. Мы крепко-накрепко свяжем этого гордого короля договором. А теперь снимай сорочку и ложись в кровать.

После этого мать набросилась на Гилье, по-прежнему стоявшую возле меня с гребнем в руке; служанка застыла, будто кролик, заметивший охотящегося на него горностая.

– Завтра утром соберешь постель; простыни свернешь отдельно. Если кто-нибудь из этих гордых англичан будет задавать вопросы о девственности моей дочери или о ее способности стать королевой Англии, у нас будут доказательства в виде пятен крови на постельном белье.

Я закрыла глаза. Значит, мне